Семья для героя

Моей крестнице Ирочке и таким же, как она, добрым и находчивым детям посвящается.



***

Автобус в Калиновку запаздывал. На бетонной площадке уже полчаса маялись огородники, вывозившие на городской базар нехитрые деревенские припасы – первые огурчики и клубнику.
Когда к этой живописной группе - с опустевшими ведрами и сумками - подбежали еще двое пассажиров, на остановке как-то сразу стало тихо. Светловолосая дамочка в широкополой шляпе и длинной юбке, (в которых, скорее, пристало отдыхать где-нибудь в Крыму, а уж никак не ехать в Калиновку), тащила тяжелую деревянную треногу и еще более тяжелый на вид ящик. Ее сопровождала девица лет одиннадцати в джинсах, «бейсболке» козырьком назад и топике, демонстрирующем всем загорелое и исцарапанное пузо. Вокруг пупка на этом пузе поблескивали разноцветные стекляшки. Одной рукой девица держала под передние лапы кошку, а второй - через плечо наперевес палку, с которой свисал увесистый баул.
– Видишь, Валюш, мы опоздали, – обреченно вздохнула дама в шляпе, с грохотом уронив свою поклажу.
Калиновские вздрогнули.
– Никуда мы не опоздали. Вечно ты паникуешь! – сурово ответила девица и, поставив кошку на четыре лапы, скомандовала: – Лейка, сидеть!
Кошка послушно устроилась на горячем бетоне, подвернув под себя лапы и хвост. Цвета она была столь же неуловимого, как волосы ее хозяек – не рыжеватого, не пшеничного, а какого-то белесо-желтого. Зато глаза горели недозревшим крыжовником.
Тут подкатил автобус, пыльный и ржавый. Все начали загружаться в него, а потом долго и даже злорадно наблюдали, как дамочка в шляпе пытается затащить треногу в узкую дверь перед сиденьем водителя.
Наконец Валюша, разместив баул, кошку и тяжелый короб, обернулась:
– О! Привет! – и бесцеремонно подергала за рукав Андреича, сидевшего на первом сиденье. – Ну помогите же! Маме же тяжело.
Тот крякнул, обернулся, а потом втянул треногу вместе с ее хозяйкой.
– Спасибо вам огромное… – рассыпалась в благодарностях дамочка. – Вы мне так помогли...
– Ха, помог! Тоже мне, помог! Полчаса человек мается, а никто даже руки не подаст! – девица сурово оглядела переполненный автобус.
Вздох был на редкость дружным. Калиновские поняли, что они, выражаясь по-городскому, «попали».

***

Идея пожить летом в деревне принадлежала, как всегда, моей сумасбродной дочери. Валюха была просто генератором авантюр и приключений с незапамятных времен. Лет с семи она верховодила не только девчонками, но мальчишками со всего двора и его окрестностей. Жалобы их родителей, которые звонили и стучали в мою дверь с раннего утра и до позднего вечера, были весьма однообразны – «опять это ваше чудовище подбило наших кротких заинек и птенчиков на полнейшее безобразие». А вот безобразия были как раз удивительно неоднотипны – от раскрашивания школьного фасада цветными мелками до полетов на «тарзанке» над котлованом заброшенной стройки. Я даже отлупить ее однажды пробовала. Она и из этого устроила цирк – народный артист Костя Райкин позавидовал бы.
И когда Валюха, задумчиво глядя в потолок, оклеенный фантиками от «бубльгума», заявила, что в продленку ей «ну никак не хочется, а картины летом ты все равно ни фига не продаешь, кто их на улице покупать будет, это же не салон»... Короче, после ее долгих разглагольствований я поняла, что «жизнь кончена, не начавшись», и не видать мне городского пляжа в гордом (а может, и не очень) одиночестве, как своих ушей, и про недельку-другую отдыха от ненаглядной доченьки я слишком рано размечталась.
На мои слабые возражения, что дом за городом надо было искать в марте, Валентина заявила, что троюродный брат соседа Димки «просто спит и видит, кому бы сдать дом на лето». А все потому, что теща его загремела в больницу с переломом шейки бедра и «фиг ее знает, когда оклемается, а дом без присмотра, сами понимаете, растащат, а ты, мамуль, пейзажи порисуешь, они у тебя гораздо лучше продаются…»
Возразить мне на это было нечего. Привычные пейзажи «среднесибирской полосы» народ расхватывал, как горячие пирожки, в отличие от замков с ажурными мостиками и звездами над иглами шпилей.
И я согласилась.

***

Калиновские смекнули, что горожаночки к ним не навсегда, когда девица начала решительно расспрашивать, как пройти к даче Белоручкиных (конечно, где же еще жить таким чудачкам). И расслабились, наперебой зазывая только у них покупать свежее молоко и яйца. Дамочка в шляпе растерянно кивала, а ее дочь деловито записывала цены в блокнотик с розовой пушистой обложкой, который потом замкнула крохотным ключиком (баловство одно, – решили все так же дружно). Остановка в Калиновке была на самой окраине – вытоптанный пятачок среди лебеды и крапивы. Выгружались пассажиры уже друзьями.
Андреич так даже предложил поднести «тяжелую бандуру».
– Что вы, что вы… – слабо запротестовала дамочка.
Но ее дочка всучила нежданному помощнику еще и баул с вещами.
Дом Белоручкиных стоял не в самом поселке, а чуть поодаль. Заколоченный с самой весны, он манил местных пропойц, как магнит. Уворовать из него что-нибудь на бутылку было их неосуществленной пока мечтой. Мешала гуляющая по Калиновке слава дома – не дурная, а такая… непонятная… Чудаковатой была и его прежняя хозяйка, вроде и приветливая, а слова лишнего не скажет, вроде и в дом пригласит, и чаем напоит, а лишний раз поболтать и не заскочишь… А что она целыми днями одна делает? Вот что ей делать одной целыми днями? Этот вопрос мучил всех калиновских, поскольку в тяге к огородничеству старушка замечена не была, и носков внукам явно не вязала.
Андреич, обдумывая все это, миновал сельскую улочку и вывел небольшую компанию за околицу. Они миновали кусты одичавшей малины и подошли к дому, стоявшему на опушке березового леса. Туда вела рябиновая аллейка, а возле нее торчали низкорослые ранетовые деревца. Но над крышей качались кроны берез.
Парень (а было Андреичу чуть меньше тридцати) степенно прислонил треногу к калитке, поковырялся поданным ключом в навесном замке, а потом в сердцах выломал замок вместе со штакетником.

***

Признаться, я ожидала увидеть именно дачу – картонный, ладно, пускай кирпичный, домик в пару комнат, кусты смородины у крыльца и заросшие грядки с кусками старого полиэтилена.
Дом Белоручкиных высился на питерский манер – застекленной верандой. Просторные окна были занавешены бархатными портьерами. А к крыльцу вела асфальтовая дорожка.
Когда я шагнула под узорчатый свод рябинок, то чуть не попятилась… Стрельчатая дверь из темного дерева никак не вписывалась в мои представления о загородной даче.
Крыльцо было ступеней в пять.
Я поискала в кармане второй ключ.
А выловила затрезвонивший мобильный.
– Алло, милочка, вы уже приехали? Зять как-то не поставил меня в известность, что сдал дом… нет-нет, живите на здоровье, дай вам Бог… Только не ходите на левую половину дома, там склад ненужных вещей… а вам и правой половины с кухонькой превосходно хватит, верно? Вот и славно… – Старческий голос был четко слышен в трубке, а я почему-то стояла по стойке «смирно». – Уголь в сарайчике за домом. Книги можно и нужно читать. Всего вам доброго. Удачно пописать…
О том, что художники не рисуют, а «пишут», знает у нас так мало народонаселения, что я с минуту оторопело смотрела на свой телефон.
Валюха тем временем выловила из моей юбки ключ и открыла потертую дверь.

***

Домовому под лестницей было грустно и холодно. Последний пряник он догрыз еще неделю назад, а одной петрушкой с грядки сыт не будешь. И клубнику, как назло, успевали раньше него склевывать дрозды. Приходилось питаться полузрелой, а от нее ныл живот, и чесались уши…
Когда повернулся ключ, домовой чуть ли не под ноги выкатился вернувшейся хозяйке. Но не успел. В дверь заглянула девочка.
– Мам, а свету-то нету!
Хорошая такая девочка, только громкая очень, – решил домовой. И стал ждать.
– Нас ведь предупреждали, что электричества не будет, – засмеялась милая женщина в длинной юбке. – И как ты без телика проживешь, не знаю…
А когда новые хозяева пустили первой через порог кошку, он и вовсе умилился – славные люди, старину чтят, обычаи ведают… Только куда подевалась прежняя хозяйка?.. вроде и не старая еще, уважительная такая женщина…
Домовой спрыгнул из-под ступеньки и серым клубочком прошмыгнул в кухню. Как он и ожидал, новые хозяюшки первым делом согрели чаек, разложили на крашеном столе и колбаску, и сырок, и даже пряник – большой, коричневый, печатный, с присыпанными сахарком буквами. Так захотелось стащить кусочек съестного (ну хотя бы вон крошки, все одно ж на пол сметут), что домовой высунулся из-за табурета в углу. Кошка сразу заприметила его, востроглазая, зашипела, выгнула спину.
– Ты чего, Лейка? – удивилась старшая хозяюшка. Голос был тихий, мелодичный, успокаивающий такой.
– Держи, Леища!
На дощатый пол полетел кусочек колбаски. Но кошка (видать, большая модница) только понюхала и отошла, высоко подняв хвост.
И тогда домовой не удержался, метнулся тенью, и вскоре с долгожданной добычей зачавкал у себя под лесенкой – ох, вкусна, эх, с чесночком, ух, с перчиком… Сейчас бы еще бараночку, и день бы удался.

***

Раз электричества не было, то мы сначала поужинали на кухоньке при закатном свете, а потом уже решили осмотреть новые хоромы. Коридор вел одной дверью в кухню, второй – на левую сторону дома в две запертые комнаты, а, толкнув третью, мы обомлели. Гостиная была в два этажа, с багряными бархатными портьерами, с круглым столом, застеленным чуть ли не золотой парчой, и с тремя диванами. А над камином шла лестница на мансарду. Последняя занимала второй этаж над запретной стороной дома. Обнаружив в гостиной еще и шкаф, набитый книгами под завязку, моя дочь сразу перестала переживать из-за отсутствия телевизора. Она тут же отыскала в клетчатой сумке, которую тащила сама, фонарик и вместе с ним приступила к раскопкам в местных развалах.
Я растерянно огляделась. Темнело хоть и не очень быстро, но разжигать камин я попросту не умела. В кухне послышался грохот.
– Лейка! – воскликнули мы хором.
Кошка вышла из-под стола, глядя на нас удивленным взором.
Я пошла проверить, в чем дело, и обнаружила чуть ли не у порога комнаты керосиновую лампу – как я ее раньше не заметила? Тут же стояла канистра с чем-то горючим. Решив, что это и есть пресловутый керосин, я позвала на помощь дочуру. У Вальки иногда обнаруживались прямо-таки энциклопедические знания.
– Ща устроим маленький пожар и всю жизнь бум работать на контрибуцию, – весело пообещала моя всеведущая дочь. Но лампу все-таки зажгла.
Под ее неяркий свет мы и провели остаток вечера: Валюха – за томом Агаты Кристи, я – разбирая краски.

***

Ох, проспал, проспал, проспал… Домовой сокрушенно покачал головой, услышав голоса на мансарде. Не убрался хоть немного, хотя б паутину обмел, а теперь визгу будет, там пауки наглые, только шуганешь их, день нету, потом опять набегают… Домашний дух тихо пробрался в гостиную. Маленькая хозяюшка еще спала, раскинувшись на весь диван. На втором диване почти в такой же позе спала кошка. Домовой нахмурился. Ох, непорядок, чтобы животинка на людском месте спала, непорядок и есть…
А с кем там тогда вторая хозяйка беседует?! Неужто гостя проспал, стыд-то какой!
Домовой кубарем закатился по скрипучей лесенке и заглянул за стеклянную створку двери.
Женщина сменила юбку на брюки (тоже ведь непорядок, но привычный уже, сейчас их и не разберешь, порядки эти) и расхаживала по мансарде, перетаскивая треножник с натянутым холстом.
А разговаривала она сама с собою.
– Так, тут света мало… А если сюда?
Домовой успокоился – прежняя хозяйка тоже вечно бурчала под нос (видно, у них это в характере, у нынешних).
Женщина наконец пристроила мольберт (он вспомнил это мудреное слово!) и стала быстро расчерчивать на холсте контур открывавшегося вида. Знамо дело, река с туманом… Но на картине, помимо привычного пейзажа (он и это словечко знал, между прочим), стали возникать лесенки, мостики, увитые розами арки и мальвы на крышах домов. Вскоре на берегу речки Калинки появился городок (совсем не похожий на село, куда он не раз захаживал к куму-баннику).
– Красотень! – забывшись, прогудел домовой.
– Ой! – вполне законно испугалась хозяйка, а, обернувшись, выронила уголек из пальцев. – Вы… вы кто?
– Я… Хтойта, – поводил он по полу мохнатой лапкой. – Прозвание мое такое… А вас как звать-величать? Давайте уж познакомимся, раз так получилось.
– Варвара Сергеевна… – прошептала женщина, нагибаясь за углем. И вдруг завопила на весь дом: – Валька! Валюха!

***

– И незачем так орать! Я и в первый раз все прекрасно слышала, – выдала дочь свою любимую цитату. – На, попей! – и взяла из рук странного существа в серой косоворотке чашку с водой. – Спасибо Вам, Хтойта… как вас по отчеству?
– Ой, да не надо меня по отчеству. Что я, леший, что ль? И выкать мне – оно к чему… – прогудел, как из трубы, человечек размером чуть выше моего колена.
Я поняла, что сошла с ума.
– Вы только ученому люду меня не показывайте! – испугался домовой. – А иначе… иначе я спрячусь, и вам никто не поверит. – Тут он прикинулся серой собакой и показал язык. Тоже серый.
Я поняла, что пора просыпаться.
– Ну что ты, Хтойта, мы даже и не знакомы ни с одним ученым, – у дочери прорезался дипломатический дар. – А вы… ты нам покажешь, как камин разжигать?
– А лампу вчера это тоже… вы? – обрела я способность говорить.
– Вестимо, а то разве ж вы б нашли? – потупился этот…
Лилипут, – услужливо подсказало мне сознание.
Я поняла, что меня разыгрывают.
– Так это… пойдемте, все покажу и расскажу! – на сей раз он метнулся к лестнице серой кошкой.
Я поняла, что сон бесконечен.
День на новом месте начинался весьма и весьма нестандартно.

***

Тетя Саня была любопытна не в меру и, прозевав, когда приезжие посетили сельпо, решила наведать в гости сама. Еще издали она увидела, что калиточка отодвинута в сторону и рискнула пройти к дому. Для прикрытия она несла банку с молоком.
– Вот решила угостить вас домашненьким, – начала она с порога, – а то у вас в городе какое молоко!
– Проходите, – пригласила хозяйка, говорят, Варей ее звали (странное имя, не городское).
В гостиной, куда никого отроду не пропускала прежняя владелица дома, было тихо и прохладно. Стучали только старые часы с маятником, мерно ходившим за стеклом в светлом деревянном корпусе.
На столе лежала желтая кошка, а под столом – серая.
– Приблудная… – мельком пояснила Варя, ее глаза смеялись. – Не выгонять же…
– Да мало ли их в поселке шастает, – неопределенно ответила гостья. – А где девочка ваша?
– Наверху, читает. Им по школьной программе целый список задали.
– Пусть бы к нам приходила, ваша девочка, поиграла бы… че ж весь день читать, глаза портить. А мои-то пацаны из пруда не вылазят, за книжку ремнем не загонишь, – обрадовалась тетя Саня подсказанной теме разговора.
– Ой, пусть она лучше никуда не ходит, эта девочка, всем спокойнее будет… – непонятно отозвалась городская. – Валь, ты молока хочешь?
– Не, у меня от «Колы» до сих пор пузырьки в носу. Хтойте предложи, он обрадуется.
– Кому? – не поняла тетя Саня.
– А, не слушайте ее! – махнула рукой хозяйка и отпила прямо из банки. – Вкусно… А эта кулема совсем заелась.
– Они нынче такие… – снова попыталась начать беседу гостья и оторопела.
Под столом вместо кошки лежала собака и выразительно зевала.
Тетя Саня решила лучше убраться подобру-поздорову, на прощание еще раз пригласив в гости Варину дочку.

***

Как и я думала, возмущенные родители потянулись в дом уже через неделю Валькиного пребывания в Калиновке. Что только не затевала моя дочь – переправу на подручных плавсредствах через местную речку; поход в дальний бор за цветами папоротника для гербария; раскопки в старой заброшенной церкви, где на доморощенных археологов чуть не завалилась стена; ночная дискотека в клубе, от которой не спала половина поселка. И это только самые яркие из ее затей.
Привычка отбиваться от чужих родителей была уже у меня в крови. Я стояла, кивая головой, и не менее возмущенным тоном обещала примерно наказать «негодницу». Наказание ограничивалось ежевечерней проповедью о нормах поведения, после чего мы разбредались по углам. Я садилась с книжкой у камина, дочь – за стол под лампу. Или наоборот. Иногда ко мне под локоть пробирались Лейка или Хтойта.
Утром я уходила живописать местные ландшафты – заросли таволги в низинах, поля в ромашках и колокольчиках, одинокие березки среди не желтеющей пока нивы и прочие милые городскому сердцу картины. Хозяин худсалона продавал такие, как калачи на ярмарке.
Я даже подумывала на следующие выходные отвезти в город часть работ и закупиться очередной партией картона. Помешало этому очередное нашествие разгневанных мамаш, которые прихватили с собой для моральной поддержки Макара Антоновича, заведующего местным клубом.

***

Тетя Саня подталкивала перед собой двух мальчишек, чьи волосы полыхали ярко-зеленой и фиолетовой краской. Еще одну девочку, чьи лохмы были бирюзового оттенка, тащила за руку мать. Две мамаши явились без чад. Зато замыкал шествие грузный мужчина в рубашке не по размеру, которая расходилась на животе, приоткрывая синюю майку.
– Варя, я тебе в последний раз говорю! Уйми свою занозу, уйми! Ты посмотри на это паскудство! А все твоя разлюбезная доченька! Это ее финты! Если ты ее не выпорешь наконец!..
Громкий, как пожарная сирена, голос тети Сани был поддержан глухим рокотом, словно гул того самого пожара.
– Валентина! – призвала художница свою дочь к ответу. – Это что?
Юное чадо выглянуло из кухни, ее хвостик алел, как пионерский галстук.
– Это мы хотели клоунскую пантомиму показать, а париков у них в сельпо не продают… – мирно начала Валька.
– Валентина! Где вы взяли краску?
– Так в сельпо же и взяли. Просроченная, конечно, но нам и надо всего на недельку! – чадо с хрустом откусило огурец. – Да вы не переживайте, она скоро смоется…
Под возмущенными взглядами калиновских Варвара была вынуждена дать дочери увесистую затрещину, сопровожденную жалобным:
– Дщерь! Я тебя выпорю когда-нибудь!
– И выпори, – согласилась «дщерь». – Я на тебя даже в Гаагский суд подавать не буду, поскольку, как будущая мать, понимаю…
Калиновские поняли, что перед ними особо опасная, закоренелая (хотя и малолетняя) преступница. И впредь ее близко нельзя подпускать к своим детям. О чем и заявила от лица общественности громогласная тетя Саня.
– Все, терпение наше лопнуло! Как хочешь, Варвара, но твоя дочь пусть к нашим детям не подходит! Хоть в город увози, а чтоб в Калиновке мы ее больше не видели. И это наше последнее слово.
Она сурово глянула на завклубом, и тот закивал, как кукла-неваляшка.
Делегация прошла из дома через рябиновую аллейку и скрылась из вида.

***

Меня это все, скорее, рассмешило. Уж больно забавно выглядели несостоявшиеся клоуны. И дело было бы спущено на тормозах, если бы моя неугомонная дочь не заявила:
– Мам, я и тебе краску купила!
– Что?..
– Тебе давно пора сменить образ! Для начала попробуем темно-махагоновый!
– Что?!
– Не, я тебе хорошую краску купила, «Блендоколор»… помнишь, рекламируют?
Деньги у нас всегда лежали в доступном месте, потому что… Вот в чем, в чем, а в тратах моя дочка была разумна не по годам. И всякие жвачки, «чупа-чупсы» и шоколадки появлялись в нашем доме только после удачно проданной картины. Но в тот день я решилась на отчаянный шаг! Пройдя к камину, я собрала и сунула в карман изрядно похудевшую за неделю пачку сторублевок.
– Просить на мороженое теперь будешь у меня лично.
Валька пожала плечами и надулась.
– Да разве ж можно на дитятко сердиться так. Она ж хотела как лучше – людям радость доставить, – раздался ворчливый басок.
– А что получилось?! – повернулась я в запальчивости и онемела.
Хтойта сиял всеми красками радуги.
– А это что?..
– А это мне остаточки красочек отдали. Красотень ведь? – привычно поводил домовой лапкой по линолеуму.
– А Лейку ты случайно не раскрасила? – сел у меня голос.
– Мам, ну ты странная… Лейка сама вылизывается. Хочешь, чтобы она всякой гадости наглоталась?
Именно это разумное объяснение и вывело меня из себя. Будь все бездумной детской шалостью… но мне вдруг почудился злой умысел.
– Всё! – я быстро собрала сумку с картинами. – Я уезжаю в город. А тебя запру! На весь день. А, может, и с ночевкой останусь. Если не найду Барсукова сегодня. Молоко, хлеб, колбаса у тебя есть, с голоду не умрешь! Книг еще полшкафа. А Хтойта за тобой приглядит!
– Ма-а-ам… – сделал мой ребенок круглые глаза. – А если пожар?
Воображение тут же начало рисовать мне жуткие картины пылающего дома.
Но я сердито заявила:
– А домовой на что? Приглядит! А если что, стекло выбьешь, ты это умеешь!
Закивавший было домовой (пригляжу, пригляжу, чего там…) тоже вытаращил свои глаза-пуговицы.
Но я была неумолимо. Ключ повернулся в замке два раза, и я пошла к остановке.
Если бы я знала, чем все кончится, я лучше бы взяла Вальку с собой.

***

Домовой страдальчески вздыхал, глядя, как мается дитя. Это ж надо – запереть на весь день такую егозу! Вон она уже и чердак весь излазила, и в подпол сунулась (а что там искать, кроме мышей?) и книжку второй час мусолит… А стрелки часов будто и не двигаются. Не сломались ли? Ан нет, вот тикают. Чем же дитя занять-то?
– А давай в прятки поиграем, – пробасил он.
– Не хочу, – помотался за ссутулившейся спиной алый хвостик. – Что я, маленькая?
– Так это… я маленький. Спорим, ты меня не найдешь?
– На «спорим» ведутся только полные придурки…
Ох, что это?! – домовому почудились в голосе младшей хозяюшки слезки… не покатились еще, так ведь покатятся! Вот беда-то! И он заторопился, залопотал:
– Знаю, знаю одно заветное местечко! Не велено туда хаживать, так мы ведь ненадолго… так только, одним глазочком глянем – и сразу домой! Нешто мы неслухи какие?
Спина чуток выпрямилась.
– Мама не велела из дома выходить.
– А мы что, разве выйдем? Так только, глянем маненько… там садик такой, – глаз не оторвать…
– Какой садик? – девочка повернулась.
– Пойдем, пойдем, дитятко, – Хтойта скатился меланжевым клубком с дивана и остановился только перед дверью на левую половину дома. Там он выпрямился во весь рост и топнул ногой.
Дверь скрипнула и приотворилась.

***

Оставаться в городе на ночь я не рискнула, конечно… Мало ли что может произойти, дом на отшибе, в случае чего не дозовешься, а вдруг пьяница какой начнет ломиться, потом всю жизнь лечи ребенка от заикания. Ну и картины пылающего дома или угоревшего чада не давали мне покоя всю дорогу обратно в Калиновку.
От остановки я почти бежала.
На скрип двери под ноги выкатилась Лейка, начала обтирать ноги, задирая хвостом мою юбку.
– А что, кошку не кормили? – преувеличенно бодро спросила я.
– Обижаешь, хозяюшка… – отозвался Хтойта из кухни.
– А что я вам привезла? – продолжала я подлизываться.
Дочь молчала.
– Хтойтушка, я и к тебе с подарочком! – я занесла на кухню пакеты. – Держи!
В потертой берестяной коробке хранились пуговицы, порванные бусы и прочая мелкая дребедень, которую рука обычно не поднимается выбросить.
– Это все мне?! – не поверил своему счастью домовой, и тут же начал перебирать эту мелочевку мохнатыми пальчиками. – Ох, уважила, хозяйка, ох, и уважила! Да я за это весь век вам служить буду!
Мне даже неудобно стало.
На пороге появилась Валюха и, не глядя на меня, спросила Хтойту:
– И в город с нами поедешь?
– Так это… если подумать… Только вы так! Лукошко приготовьте, тряпицу на него, словам правильным научу… – озаботился тот.
– Ой да, знаем, знаем мы правила перевозки домовых, – отмахнулась моя девица. – Ну, а мне ты что привезла?
Это была явная уступка с ее стороны.
Я торжественно выгрузила из сумки коробку с пирожными, банку с ананасами и (давно обещанный!) плеер на батарейках.
– Мамочка, ты – супер! – ахнула Валька. – Ты просто гений! Ты самая-самая лучшая в мире! – Дочь принялась скакать вокруг меня в лучших традициях африканских племен.
И вроде бы все было как прежде (мы и раньше ссорились-мирились не менее бурно), если бы я не чувствовала за Валиным весельем подспудную вину. Но я решила, что она просто делала вылазку из дома через мансардную лестницу, которую я забыла запереть.

***

Домовой сидел у печки и страдал нечистой совестью – как же… вон какая старшая хозяйка заботливая, не забыла о Хтойтушке… тут ведь не подарок важен, а внимание…
А он чем ее отблагодарил? Обманом хитростным, ну, не обманом, недоговоркой, – а все одно на душе липко.
На кухню пробралась кошка, ткнула домового в бок своим холодным носом – ты чего? Лейка к нему уже притерпелась, хотя сначала фыркала (это что же, все съестное теперь на двоих делить, так никакой колбасы не напасешься!). Домовой и ей пожаловался:
– Недоглядел я за младшей хозяюшкой, так и юркнула тудыть… А я что, я за ней! Без присмотра как же дите оставить. И пообещал от глупого-то ума назавтра тоже пойти… А ведь как не пойдешь! Сама навострится – беды не оберешься!
Кошка склонила голову набок и участливо глядела зелеными глазами.
Хтойта повздыхал-повздыхал, да и побрел на свой половичок спать. Утро-то, оно завсегда вечера умнее будет.

***

Сомнения охватили меня на следующее утро, когда Валька отказалась прогуляться в Калиновку и со мной на «пленэр» тоже идти не захотела. Она клятвенно заверила меня, что будет слушать музыку и дочитывать двадцать восьмой том Агаты Кристи.
А когда через день я вернулась домой, то просто опешила. Дочка сидела за столом и прилежно шила. Свое дитятко с иглой в руках я видела до того лишь однажды – на домоводстве, с которого как-то ее забирала.
– Что шьем?
– Театральный костюм. Ты мне поможешь?
– Чем смогу… Я тоже не великая белошвейка… – осторожно ответила я.
Из-под стола высунулся Хтойта и похвастался:
– А у прежней хозяйки машинка есть, я ее всегда чинил!
Костюм был странноватым – меховая кацавейка и серая юбка в складку.
– Бабу Ягу, что ли, играть будешь?
– Я свою сказку пишу… – уклончиво сказала Валюха. – Про город синих крыш… и такой, с жирным бургомистром и Братцами-Ветрами… – дочь на меня не смотрела, сосредоточилась на игле.
Творческие порывы в своем ребенке я всячески одобряла; в доме уже скопилась коллекция ее рисунков и пластилиновых скульптур, оригами и неоконченных кружевных салфеточек. Вот теперь прибавится неоконченная сказка и театральный костюмчик.
Утром меня разбудил стрекот машинки. Домовой сидел рядом с Валькой и нанизывал вперемешку пуговицы и чешские стеклянные бусы. И он, и дочка даже языки высунули от усердия.
Так прошло еще три дня. Я увлеченно писала пейзажи на картоне, иногда подступаясь к картине с городом. Валюшка дочитывала многотомное собрание сочинений классика английского детектива.
Тревога внутри меня нарастала. Я даже потребовала дать мне сказку почитать. Валька послушно притащила тетрадку в клеточку и десять минут развлекала меня чтением. Как я и предполагала, хватило дочку на четыре листа крупным почерком.
Калиновские зато вздохнули спокойно, со мной даже начали опять здороваться в сельпо.

***

Древесный дух, притаившись за кустом шиповника, внимательно наблюдал за рыжеволосой девочкой в голубых обтягивающих штанах и домовым, чья шерстка была покрыта цветными пятнами (и на шее болталась низки бус, между прочим).
– Хтойта, давай быстрей! – Девочка приподняла домового и переставила того через высокий порожек картинной рамы.
На картине была изображена полутемная комната со странной мебелью, которую отродясь не видывали в окрестностях Фонарха – белый округлый шкаф с одной блестящей ручкой, диван с высокой спинкой. Картина эта была на вид самой обычной и оживала проходом, лишь когда до рамы дотрагивалось знающее существо. Прежде в старый сад выходила пожилая дама с блескучими стеклышками на носу. Она ухаживала за кустами роз и высаживала тюльпаны. Древесный дух мечтал с нею познакомиться, но стеснялся до ужаса. Потому и прятался за узловатыми стволами груш и вишен.
Сад был заброшен уже лет двадцать и превратился в почти непроходимую чащу из вьюнков, молодой поросли плодовых деревьев, крапивы и чертополоха. Лет семь тому назад в него перебрались они, древесные духи из Дремотной Рощи. Дышалось тут полегче, да и за деревьями пригляд нужен. Садовые-то фейечки улетели давным-давно. Плохо им без человека, известное дело…
«Дама-Из-за-Рамы» появилась три года назад, просто шагнула однажды из картины в коридорчик позабытого всеми дома. Сопровождал ее тот же домовой, который водил сейчас по заросшим тропинкам странную девочку в штанах. Девочки не должны ходить в штанах, и по деревьям девочки лазить не должны, даже ради спелых вишен и недозрелых груш – это всем известно.
Древесный дух перебежал за куст розы, чьи алые бутоны только начали распускаться, но аромат стоял такой, что он не выдержал и чихнул. Человек бы (даже детеныш) не заметил, а вот домовой сразу смекнул, в чем дело:
– Выходи ужо… Мы не кусаемся, верно, хозяюшка?
Та кивнула и улыбнулась, не понимая, куда смотреть.
Древесный дух выглянул из-под ветки, зная, что глаза его сейчас блестят, как у дикого кота. Но девочка не испугалась (не похожа она была на прочих людей):
– Ой, какой забавный! – А когда домовой толкнул ее локтем в коленку, поправилась: – Извините, я хотела сказать, оригинальный. А вы здесь живете?
От смущения древесный дух чуть бурыми пятнами по коре не пошел. Человек заговаривал с ним впервые.
– Да оставь ты его, хозяйка! Сколько сюда хаживали, слова от них не дождались. Немые, видать…
– Мы очень даже «мые»! – от возмущения древесный дух стрекотнул голосом скворца. – Между собой. А с чужими что разговаривать? Скажут не то слово, и порча на двести лет вперед обеспечена!
– А какое «не то слово»? – явно испугалась девочка.
– Да брось ты его, Ва… хозяюшка! Они ж – дикие и суеверные, что с ними толковать. Вот весь листьями оброс!
– Сам ты – мохноносый! – от обиды дух вороном каркнул.
– Кто мохноносый? Я мохноносый?!
– Тише, тише, Хтойта, что ты как маленький! И вы тоже! – укорила девочка обоих. – Не хотите – не разговаривайте! А обзываться-то зачем?
– Он первый начал… – древесный дух твердо решил уйти вглубь Садовой Чащи и никогда больше с пришлыми не разговаривать, никогда.
– Ой, вы только не обижайтесь! – Теперь девочка толкнула коленкой мохнатый бок домового. – Мы больше не будем! А вас как зовут? Меня – Валя.
Домовой даже за голову схватился, а древесный дух одеревенел. На миг. От изумления.
– Вы… как… что…
– Что это с ним? – опешила Валя.
– Ну, не положено, не положено так сходу людям свои имена говорить, тем паче, древесным духам их докладывать!
– А я… я никому не скажу!.. – осмелел дух, польщенный доверием. – Я даже свое имя взамен скажу. Не первое, конечно… Меня Лсух называют.
– Очень приятно, Лсух! Это ничего, что мы в вашем саду ягоды рвем? Мы можем что-нибудь за них принести…
Древесный дух вышел из-за кустов, зная, что похож сейчас на старую коряжку, обросшую молодыми побегами.
– А соли у вас нет? Так давно солью не лакомился... Нынче люд к нам не особо почтителен, а сюда и вовсе никто не заходит.
– Ой, да хоть целую пачку! – обрадовалась девочка.

***

Из дома начала пропадать соль. Ну молоко, – я еще понимала, – молоко литрами выпивал Хтойта, валя все на кошку. Но кому нужна килограммовая пачка соли? И откуда в ведре косточки от вишни, сезон которой прошел уже две недели назад? Да и не завозили в Калиновку эту редкую ягоду.
А по дочке моей тем временем соскучились сельские дети. Вчера приходили, на пруд ее зазывали, – не пошла. Сегодня с утра могла бы в лес за первыми боровичками отправиться – не пошла!
И я опустилась до того, что решилась на слежку.
В тот день я вернулась домой на два часа раньше уговоренного. Как я и думала, дом был пуст. Если не считать Лейки, мирно спавшей на столе.
Я заперла мансарду изнутри, захлопнула главную дверь и села ждать не без некоторого злорадства.
К моему великому изумлению, через час из кухни донеслись голоса – басок Хтойты, высокий Валькин… а вот третий был мне незнаком.
Я прокралась к двери, но та была заперта, а уж через мансарду мимо меня мышь бы не проскользнула. Тогда я решительно шагнула в кухню. На шум Валька обернулась испуганно, домовой перекинулся трехцветным котом, а третий (я подозревала, что это был третий) развалился корягой на полу.
– Где вы были?! – начала я допрос.
– Дома, мамочка, – сделала Валюха широкие глаза.
– Дома я уже два часа! Но вас нигде не было!
– Ой, виноваты, хозяюшка, в прятки мы заигрались, – Хтойта опять стал многоцветной подушкой. – Валюшка, видать, так тихохонько в шкафу от меня затаилась, что ты ее и не заметила.
– В каком шкафу?! – я продолжала свирепствовать.
– Мансардном, мамулечка, – осмелела Валька. – Держу пари, ты туда не заглядывала.
Верно, не заглядывала. Еще я по шкафам свою дочь не искала.
– А это что? – тронула я ногой корягу.
– А это мы скульптур делать будем, монументу. За угольным сарайчиком нашли, – гордо ответствовал домовой.
Мне почудилось, что коряга качнула ветками.
Я покинула кухню, не сказавши ни слова.
Понятное дело, никакой скульптуры в доме не появилось, коряга исчезла неизвестно куда.
Я выждала еще денек и опять вернулась раньше обычного… да не раньше обычного!.. я через полчаса после ухода вернулась. Бросив мольберт в прихожей так, чтобы грохот донесся и до мансарды, я снова тщательно проверила дом. Открыла все шкафы, даже холодильничек, обошла сарай с углем, честно слазила в подпол и на чердак. Лейка ходила за мной с видом полицейской ищейки, подозрительно нюхая воздух.
Вальки не было нигде. Более того, пропал ее костюмчик бабы Яги, который она буквально вчера дошила. Почти что без моей помощи.
Путаясь в длинной юбке, я еще раз пробежала по дому, дергая все двери подряд.
Я считала всегда, что комнаты в левой половине дома заперты, и даже не пыталась это проверять.
В небольшой спальне было душно и пыльно. Железная кровать, тумбочка на книжках вместо ножек, еще одна дверь…
Коридорчик был глухим и темным, а заканчивался картиной, с которой смотрел на меня кусок заброшенного сада в пасмурный летний день. Я бы не обратила на картину внимания, если бы к ней не вели следы. От Валькиных сандалий.
Я твердо решила вечером устроить массовые репрессии с показательной поркой.
Но часы показали пять, потом шесть… а Валька все не появлялась.
Я снова метнулась в затхлый коридорчик и обомлела. Теперь на картине пылал знойный закат, и кусты роз казались почти черными.
От отчаяния я потрясла раму руками. Лейка, ходившая у меня между ног, провела вдруг хвостом по нижнему краю картины, и я чуть не вывалилась в открывшийся проем.

***

Лсух всегда с удовольствием водил своих новых друзей по всем заросшим травой дорожкам сада. Он не забыл показать и колодец под старым вязом, и полянку с одичавшей земляникой, и рощицу молодых березок, вслед за которыми духи перебрались из Дремотной Рощи.
Валя (древесный дух любил называть ее по имени: «Вал-л-ля!»), как и все люди, обожала приводить в порядок заброшенные места, полола крапиву и лебеду, а домовой охотно помогал ей вырывать чертополошины почти в его рост. Они рассказали Лсуху, что с «Дамой-Из-за-Рамы» ничего страшного не произошло, и на следующее лето она снова посадит тюльпаны перед домом, а там, может, и фейечки вернутся вместе с домашними пчелами.
Древесный дух печалился только о том, что вот Вал-л-лю-то на будущий год он уже не увидит. Оттого и старался показать девочке все-все секреты, не утаил даже волшебные камни, поросшие изумрудным мхом. Правда, как пользоваться их волшебством, он сам не знал, но Валя наверняка бы разобралась…
Лсух не одобрял только одного – желания его новых друзей посетить Фонарх.
Как он жалел, что вывел девочку к краю Садовой Чащи. Закат и вправду алел там особенно красиво. Но видны были с холма, на котором стоял дом, и синие крыши Фонарха, самого большого города в Пограничье.
Дух долго объяснял, что девочки в городе так не одеваются, а носят «джихи» поверх длинных юбок, даже нарисовал их сучком. И что вы думаете, Валя сшила их! Умная, конечно, девочка, но сейчас Лсух места себе не находил…
Вечерело, закат вовсю раскрашивал стволы деревьев золотой кисточкой, а ушедших еще утром в город друзей все не было. Древесный дух чуть веточки себе не сломал от переживания. А потом он увидел, как картина снова ожила, и из нее упала в коридорчик старого дома та, кого домовой называл «старшей хозяюшкой».
Лсух однажды видел ее, когда по неосторожности поддался на уговоры друзей и посетил людское жилье. Что он только не пережил, лежа на полу коряжкой! А если бы его изрубили и сожгли в печке!
Женщина в юбке (хоть эта знала толк в приличиях) обежала дом, попыталась пролезть через кусты, которые тут же ощетинились ей навстречу, и вдруг крикнула:
– Дерево, а, Дерево!
Лсух понял, что деваться некуда, и бочком выступил на тропку, зеленую от чабреца.
– Ушли они…
– Куда?!
– В Фонарх, еще утром.
– Дорогу знаешь? – схватила его женщина за суковатое плечо.
– Пойдем! – От волнения древесный дух всегда щебетал скворцом.
Он и провел бедную мать (ведь и у него когда-нибудь появятся древесята, это ж понимать надо!) под ветвями груш, стоящих в две шеренги, и сам толкнул ржавую калитку.
А потом Лсух долго смотрел, как с холма бежит, спотыкаясь, невысокая женщина в правильной юбке.

***

Я не помнила, как добралась до города. Его стены из серого камня высились над головой, а лягушки во рву квакали так громко, что я не расслышала вопроса стражника с «киношной» алебардой, кивнула в ответ машинально.
Смысл вопроса дошел до меня, когда я бежала по извилистой улочке – все вверх и вверх; машина давно бы уже забуксовала на этом крутом подъеме.
Стражник спросил: «Ты людинка?» Почему я поняла вопрос на незнакомом языке, сознание мне отчитываться отказывалось.
Город высился такими же мрачными серыми стенами из сплошного камня (а окна, видимо, выходили на другую сторону, в глубь дворов). Очень удобно на случай осады, пришла ко мне откуда-то чужая мысль.
Искать маленькую девочку в большом городе – занятие малоперспективное. Но когда я выскочила на круглую площадь, где было тесно от скопления народа, то поверила в такое чувство, как материнская интуиция. На приступке у стены сидел трехцветный кот и смотрел на толпу шалыми глазами. Я схватила его за черное ухо и зашипела:
– Ты что же это делаешь, мерзавец такой? Ты куда мою доченьку завел?
Кот вырвался и шмыгнул в проулок. Я бросилась за ним.
Разноцветный комок шерсти упал к моим ногам.
– Виноват, хозяюшка! – взвыл Хтойта. – Не вели казнить, вели слово молвить!
– Ну, молви, – сказала я грозно. От сердца немного отлегло.
– Младшая-то наша хозяйка, Валюшка-то наша, – это было сказано с такой сердечной теплотой, что я сразу перестала сердиться, – сама знаешь, какая упрямица! Заладила одно: пойдем да пойдем! Или, говорит, я сама… А как же я дитятко без присмотра оставлю! И вот пошел с нею… А тут дома высо-окия, люди недобры-ыя, – заскулил он пуще прежнего, – чуть не затоптали меня, бедного. А домовых у них и вовсе нетути! – Это была крайняя степень порицания.
– Валька где?
– Так это… там, на площади. Она как прочитала, что казнь состоится в Предзакатный Час, так и заупрямилась… Этому, говорит, надо помешать, что, говорит, за зверство такое – прилюдные казни устраивать!..
Я чуть под этой самой стеной и не скончалась, так сердце прихватило. Но Хтойта схватил меня за руку, и давай запястье мягкой лапкой наглаживать, тихие слова нашептывать.
– Ты чего это, хозяюшка? – построжел его голос. – Ты тут не балуй!.. Нам еще Валюшку вызволять… А все этот… Лсух! Кто его просил Фонарх показывать?
И тут над толпой прорезался голосок моей дочери:
– Да как вы можете?! Еще и детей привели! У них же будет психологическая трамва! Даже если он виноват, все равно это – форменное свинство, публичные казни устраивать!
Сперва опешив так, что я услышала свое частое дыхание, потом толпа недовольно загудела. Ропот нарастал, заглушив Валькин голос.
Домовой вдруг с силой толкнул меня. И, невесть как, я очутилась по другую сторону толпы – прямо перед обтянутым черным крепом помостом, на котором стоял глашатай, палач без маски и… моя великолепная дочь.
– Чье это чадо? – снова зычно возвестил глашатай.
– Мое! – кинулась я к помосту.
Глашатай без лишних разговоров взял Вальку под мышки и спустил мне.
Я вцепилась в дочку, не зная, что сделать сначала – отшлепать или расцеловать.
Валю колотило.
– Мам, мама, сделай что-нибудь! Ну сделай же что-нибудь!
Толпа уже обратила взоры на помост. Жутковатая была толпа – в меховых куртках, жилетах, кацавейках поверх одинаковых, как на подбор, серых юбок и штанов.
– О добрые жители Фонарха, слушайте! Именем Городского Совета Десяти Галхейн из Рода Пограничных Герцогов приговаривается к смертной казни через усекновение головы, – ударил по ушам голос глашатая. Натренирован был человек толпу перекрикивать.
И только тут я заметила за спиной палача стоящего на коленях узника. Его руки были в золотых оковах, цепи от которых тянулись к вбитому в помост золотому же колышку. Стоял он тут, видимо, давно, потому что и плечи были опущены, и голова поникла. Темные спутанные волосы скрывали лицо.
– Ма-а-ам!!
– Ну что я сделаю, Валька?! – от отчаяния я все же ее шлепнула.
– Приговор должен быть приведен в исполнение не позднее заката, сиречь, немедля!
Я понимала, что нужно срочно утаскивать ребенка из этого дикого места.
В этот миг приговоренный поднял глаза:
– Про Обычай забыл, глашатай!
Голос его был на удивление силен и высок.

***

Галейн смирился со своей участью в тот миг, когда его схватили. Но терпеть нарушение обычаев он не мог – хотя бы в память предков. Слишком хрупким было нынче Равновесие. Он и так был почти последним, кто не ушел… Ах, почему он не ушел?..
На добрую перемену судьбы Галейн тоже не рассчитывал. В городе, где более трех веков воспитывалась ненависть к его народу, не нашлось бы ни одной сердобольной души.
Глашатай почти выплюнул:
– Если кто-нибудь из вас, людинки, согласится взять этого… – он даже имя его народа не смог выговорить, – то дарует ему жизнь. Таков Обычай.
Галейн закрыл глаза. Сила уходила из него с каждой минутой этого томительного дня, и сейчас ему хотелось, чтобы все скорее закончилось… и уже к Рассвету он войдет в Вечный лес… и наконец уснет на мягкой траве…
– Есть ли кто? – выкрикнул глашатай.
Толпа начала хохотать.
– Есть ли кто?
– Слепую Девку пусть берет! – вырвался из общего гвалта глумливый выкрик.
– Есть ли кто? – в третий и последний раз спросил глашатай.
– Ма-а-ам!
– Я, – спокойно ответила людинка в первом ряду.
Тишина упала, как топор палача.
Галейн открыл глаза. Это была мать той странной, блаженной, видимо, девочки, которая пробовала воззвать, смешно подумать, к доброте жителей Фонарха.
– Ты… людинка? – уставился на нее глашатай.
– Да. Меня уже об этом спрашивали, – тон этой чудачки был непреклонным.
– И ты знаешь, что навечно должна будешь покинуть город?
«И жить с его народом», – беззвучно закончили губы Галейна древнюю, как сам Фонарх, фразу.
– С превеликим удовольствием! – Она чуть не расхохоталась им в лицо.
– Как твое имя?
– Варвара.
«Варварка?» – не понял узник. И впрямь дикарка…
– И ты, Варвара, из рода… безродная, – глашатай окинул взглядом небогатую одежду, – берешь под свое крыло этого… Галхейна из рода Пограничных Герцогов?
– Беру, – людинка сказала это с таким равнодушием, будто зелень в лавке покупала.
– Тогда сними с него оковы!
Золотой ключ упал на черный креп.
Глупцы, они все еще жаждали испытать – не скрывается ли под людской личиной одна из… Но последние женщины его народа давно ушли За Степь.
Варвара спокойно сняла оковы, и он всем сердцем ощутил, как отпускает его боль. А эта протянула руку:
– Вставай, супруг!..
Она и над ним издевалась?
Галейн привстал на одно колено – сила вернулась бы со светом луны и звезд, но пока он был беспомощнее побитого пса.
И тут Варвара очень сильным для людинки рывком подняла его на ноги. Она еще и злилась.
– Ты подтверждаешь, что берешь его?
– Да, да и да! Хватит уже ломать комедию!
– Тогда обручитесь перед лицом жителей города! – вылил глашатай последнюю чашу яда.
А это ты зря, глашатай… совсем уж зря… никто из вас и так уже не пустит ее на порог, зачем до конца людинке жизнь ломать? Прежде, взявшие в мужья Герцога, выйдя за ворота Фонарха, получали свою щедрую оплату за спасение оного, и могли уехать за море, жить там припеваючи, и горя не знать…
А кто примет его жену?
Но Галейн покорно подал ладонь. Он понял, что Старшие Боги решили развлечься, кидая кости его судьбы. Впервые за долгие годы ему стало интересно, какой знак выпал на его долю.
Тонкая рука легла в его ладонь и… вздрогнула.
Она не знала, она ничего не знала!
Галейн был готов убить глашатая, себя, самих Старших Богов.
Людинка удивленно взглянула на светящийся след, который ленточкой обвивал ее запястье, и… усмехнулась.

***

Как будто кисточкой с фосфором по руке провели. Сперва холодно и щекотно там, где его пальцы обхватили запястье, а потом только этот след. Что-то подсказывало мне, что несмываемый.
Меня это не радовало.
Спасенный тоже от счастья не прыгал.
«Крыло голубки», точно!.. «крылом голубки» назывался этот обряд в средневековой Европе… Единственное, что меня утешало, – этот Галхейн не походил на злостного рецидивиста… внешность обманчива, – тут же включился мой здравый смысл…
За глупость, конечно, я уже себя корила, но, простите, позволить, чтобы мой ребенок наблюдал все это безобразие, я тоже не могла. А сейчас в глазах Вальки я выглядела чуть ли не героиней, устранившей мировую несправедливость.
И тут я взглянула на толпу.
«Добрые жители Фонарха» меня растерзать были готовы. На месте. Вот прямо тут, не отходя от плахи.
Мой новоявленный супруг, похоже, лучше разбирался в ситуации. Он снова подал мне руку, осторожно, словно в приступе острого ревматизма, спустился с помоста, взял за плечо мою девочку и посмотрел на толпу. Та нехотя расступилась.
Мы шли по живому коридору молча.
В проулке дочь подхватила Хтойту в обличье кота на руки и побежала вперед.
– Девочка, – окликнул ее этот, – не торопись. Еще не нужно торопиться… – все-таки голос у него был неприятно высоким.
Валька на удивление послушно вернулась.
– А вы кто, разведчик?
– Можно сказать и так… – Непонятно, к чему относилась его грустная улыбка.
Рихард Зорге со Штирлицем в одном флаконе… угу, так я и поверила… Злость разбирала меня все сильней. Во-первых, я хотела есть, во-вторых, очень сильно боялась толпы за спиной… как бы камни не полетели… В-третьих, перспектива всю жизнь таскать широкие браслеты на правой руке меня не радовала. Да еще эта юбка постоянно путалась под ногами! Чтобы я хоть раз еще послушалась Вальку!.. Имидж вольной художницы, видите ли!.. Придумает тоже…
Поток моих бессвязных мыслей прервал Валькин вопрос:
– Так когда нужно торопиться?
Этот тип уставился на нее как-то уж изумленно, даже остановился. Нет, я была в курсе, что моя акселератка порой шокирует окружающих. Но мог бы и понимать – девица вечно в Интернете сидит, всякие военные игрушки, как орехи щелкает… Тьфу, да какой здесь Интернет-то!.. совсем сдурела… Тут, хорошо, если девочки ее возраста в школу ходят.
– После заката. Обычай, правда, велит им ждать до рассвета, но, думаю, охота начнется уже этой ночью…
– Охота?! – ужаснулась я.
– Мам, ну и… а зато мы человеческую жизнь спасли! – гордо заявила дочь.
– Я – не людин, я – гвелин, – обронил Галхейн устало. Он еле тащился, часто опираясь рукой на стену.
– Да, я уже поняла, что тут какой-то подвох… – сухо ответила я. – Гвелины – это кто?
– Гвелы. Древний Народ.
– Эльфы? – радостно догадалась Валька.
– Кто?..
– Какие еще эльфы?! Валентина, ты что, не понимаешь?! Мы в другом мире! – наконец сорвалась я на нее. – Это все твои штучки! Это ты вечно, куда не надо, нос суешь!
– Не кричите на нее, – вдруг вступился наш спутник. – Ее «штучки» мне жизнь спасли.
Я заткнулась моментально.
Улица наконец закончилась. Мостовая из булыжника вывела к воротам, где Галхейн предъявил мою руку, как пропуск.
Стражник без слов начал крутить ворот, поднимая главную решетку. Хотя до того пропустил меня через боковую калиточку.
– Чтят еще Обычай, – как будто удивился гвелин.
Ах да, мы же герцоги всея Пограничья… Видала я таких герцогей… на Дворянском собрании, куда меня как-то приглашали живописать. Напыщенные индюки, испитые рожи… Мне сегодня все виделось в черном свете.
За рвом Галхейн опустился в высокую траву, украшенную васильками.
– Вы идите… я вас догоню…
Я никак не могла уловить оттенка его глаз. А вот кудри на солнце прямо-таки сияли. Ну-у-у, вообще-то… если чисто теоретически… он не был страшненьким, скорее, с точностью до наоборот.
Хтойта неожиданно перекинулся в свое истинное обличье.
– Э-э-э, нет, хозяин, так не пойдет. А ну как эти городские ринутся за нами, а у меня с собой ни одного гребешка… – выдал он нечто малопонятное.
– Маленький Народец? – обрадовался ему, как родному, Галхейн. – Откуда ты здесь?
– Откуда, откуда?.. От верблюда! – Домовой явно не испытывал к этому герцогу никакого почтения. – Руку давай!
– Слушаюсь, Старый! – отсалютовал ему гвелин и протянул узкую ладонь.
– Старый? – тут же влезла Валька.
– Знамо дело… Мы, Первые, они вот за нами. А вы уж Последыши… неслухи, одним словом, – Хтойта был грозен в гневе. Он зыркнул на меня желтыми глазами и принялся нашептывать, наглаживать…
Через пять минут гвелин легко поднялся на ноги. И низко поклонился нашему домовому.
Дорога петляла среди метелок конского щавеля и алых гвоздичек. Вскоре уставать начала даже я, а Валька так вовсе плелась, как пьяный щенок. Галхейн обернулся и вдруг присел на колено:
– А ну-ка, ребенок.
Теперь я любовалась двумя спинами – моя дочура восседала на гвелинском плече, как заправская циркачка.
– А куда мы идем? – жизнерадостно поинтересовалась Валюха.
Акробатка, юная Суок… шапито по ней плачет… я цеплялась юбкой за все подряд репьи.
– В Штильх. Вы ведь там живете? – Голос гвелина уже не казался таким неприятным.
– Не… нам лучше вон в тот дом на холме… – уклончиво ответила моя дочь.
– В Волховье Гнездо? – заметно удивился Галхейн. – Ну что ж… – И он свернул на едва заметную тропинку.
Я мысленно застонала, тем более, что кот все сильнее оттягивал руки.

***

Признаться, Галейн рассчитывал на людскую жадность. О гвелинском золоте ходили самые небывалые слухи. Бестолковый Младший Народ при этом будто забывал, что гвелы не выносят даже прикосновения желтого металла.
Но за пару изумрудов родичи вдовицы с ребенком спрятали бы их так же охотно, как и за куль с золотом. Ему бы только добраться до ближайшего зеркала!
Вести о Волховине не просто ошарашила его, они меняли все планы. Если людинки смогли выйти из него, то и зайдут без сомнений. А в дом Волхва хотели бы попасть многие… чего скрывать, сами Старшие Боги не отказались бы… Может, они?.. Гвелин заставил себя не думать о них, чтобы не накликать.
И потом… Он впервые за много сотен лет видел такую дружбу между Младшим и Старым Народом. Людинка, опасаясь гвелина (а она явно его опасалась), не понимала при этом, что кот на ее руках одним щелчком может лишить Среднего всей силы и оставить корчиться среди трав. Много непонятного было в этой истории!.. Ему бы только добраться до зеркала!
Вокруг Волховина росла все та же непроходимая чаща. Но, едва Галейн спустил девочку на землю, из-за кустов калины выскочил древесный дух и чуть ли не заплясал вокруг людинок:
– Вернулись! Живые! Радость-то какая!.. А я и вишенок насобирал, и груш, какие поспели!
– Спасибо, Лсух! – приобняла девочка его руки-веточки. – Мы сейчас прямо домой, наверно… А завтра!..
– Завтра? – сказала ее мать. – То есть, ты надеешься, что будет «завтра»? Мы завтра же уезжаем в город! Хватит с меня злоключений! А на весь август ты отправишься в лагерь! – добавила она таким тоном, как будто собиралась посадить девочку в тюрьму навечно.
– А меня… меня возьмете?! – взвыл домовой.
– Да щас! – Девочка показала матери язык. – Конечно, возьмем, Хтойтушка…
– А я! Я-то как!
У Галейна голова кругом шла. Древесные духи его-то народу через раз показывались. А этот по людинкам убивается, будто они – его лучшие друзья.
– А как же груши? Как же я? – Лсух заухал безутешной совой.
– Ой, поступайте, как знаете!
Людинка шагнула через кусты, и те послушно расступились перед нею. А домовой тем временем пояснял:
– Хозяин это наш теперь. Хозяйка так решила.
– И его, значит, пропустить? – сомневался древесный дух.
– Лсух, пусти, конечно! Он хороший, хоть и шпион вражеский! А может, и не вражеский, а очень даже наш, я еще не разобралась! – Юная особа протянула гвелину руку. – Пошли!
Галейн в замешательстве шагнул на открывшуюся тропку.
– Стой! – воскликнул Лсух. – Ты – гвелин, что ли?
– Да, – резко остановился гвелин.
– Ух ты! Тогда иди, конечно… Вы только ему в зеркало не давайте смотреть!
– Почему? – Девочка, как он заметил, была сообразительна не по годам.
– А он со своими увидится, набегут тут, а где я груш напасусь…
– Лсух, жадничать нехорошо! Вы не волнуйтесь, у нас дома и хлеб, и сыр есть… – успокоила маленькая людинка.
Гвелин осознал, что его смущало: девочка была одета по обычаю Фонарха, зато ее мать щеголяла такой яркой и немнущейся тканью, какую не ткали даже женщины его народа. Чужая была ткань…
– Еще мне не хватало всех кормить! – немедленно отозвалась Варвара. – Он взялся быть главой семьи, вот пусть всех и кормит!.. А я на тебя еле зарабатываю!
Галейн слова не успевал вставить.
Чаща сменилась более ухоженным грушевым садом, а дорожка незаметно вывела к нежилому на вид дому.
Людинка остановилась у крыльца.
– Так, развлеклись, и хватит. Мы с Валей сейчас возвращаемся домой, а вы можете отправляться хоть на все четыре стороны по своим разведческим делам. Приятно было познакомиться! Надеюсь больше не увидеться!
Она дернула дочь за руку и втолкнула ее в коридорчик, в конце которого была видна комната со странной мебелью. А потом люди перешагнули высокий порог, и проем превратился в картину.
Галейн просто на землю опустился. Межмирный Портал он видел впервые.
– Грушу хочешь? – вывел его из оцепенения скворцовый голос.
– А давай! – Гвелин откусил сочную, но еще недоспевшую грушу, и поинтересовался: – Зеркало тут есть?
– Откуда мне знать? Могу к колодцу провести, – предложил древесный дух.
Колодцы были не очень удачной заменой зеркалам, но хоть ряби, как в реке, не было.
Галейну очень хотелось увидеть кого-нибудь из своего народа, а еще больше – уйти наконец За Степь… но он подавил в себе это желание.
Из Младших Богов гвелин лучше всех был дружен с Ринтом-Книжником. Но тот не откликнулся на зов. Пришлось обратиться к Томанику-Трубачу.
– О, Галхейн, видом и словом, во всей красе! А говорят, ты уже казнен в Фонархе?
– Лгут, – обронил Галейн. Судя по веселому тону Трубача, Боги и впрямь затеяли игру вокруг несчастного гвелина. – Что вы от меня хотите?
– Мы – ничего. И без тебя забот полны руки.
– Значит, это Старшие развлекаются?
– Может, да. А может, и нет. Мне откуда знать?
– Так узнай, получишь что-нибудь существенное на алтарь! – Галхейн был готов камень кинуть в воду.
– Говорят, в твоих подвалах есть нефритовый пояс Хесис?..
– Есть, – согласился он с богом.
– Жди.
Ждать пришлось недолго. Боги все делали быстро – рушили города, ломали судьбы, играли в кости.
Трубач появился сам – в алой тунике бога Огней и Призывов.
– Галейн, можешь оставить пояс себе, – тон его был серьезен, и назвал он гвелина древним, истинным именем. – Старшие не ведут игру с тобой. И кости Хиос упали пустой стороной. Нить твоей судьбы уже оборвана. А Хиос никогда не ошибалась! Мы ничего не понимаем…
Гвелин зачерпнул воды из колодца и умыл лицо.
– Боги тоже не всемогущи!
– Не всемогущи… – подтвердил Томаник. – Но лучше не ссориться с ними.
– А я и не ссорюсь, – к нему вернулась внезапно былая гвелинская беспечность. – Передавай мое почтение Четверке!
Трубач исчез порывом ветра.
Только после этого Галейн сообразил, что Младший бог оказался в месте, недоступным для Старших. Четверо дорого бы дали за весть об этом, чтоб они подавились!
А еще через миг гвелин понял, что злоключения дня не закончились, как и вся эта история.
– Эй, вы где? Я вам поесть принесла…
Девочка… Валя пригнула ветку и протянула кусок хлеба с сыром.
– Мама за углем пошла, а я быстренько сюда! Вы же, наверно, голодный!..

***

Я так и думала, что эта история так просто не закончится. И хотя светящийся след исчез, едва за нами закрылся проем в картине, решение утром же отправиться в город окрепло. Ничего, проведем остаток лета в асфальтовых джунглях… Зато в зоопарк сходим наконец!
Я занесла в коридорчик кошель с углем и почувствовала сильный пряный запах трав. Наверно, он был и раньше, но в Фонархе его забивала вонь толпы (конечно, раннее средневековье, умрут, но не помоются), а на лугу своих ароматов хватало.
– Мам!.. Я его только накормлю! И потом, не оставлять же его в лесу ночевать!
– Так есть хочется, что даже переночевать негде?..
В гостиной уже горел огонь в камине, а Лейка беззаботно устроилась под стулом, на котором сидел, скрестив руки на груди, этот тип.
– Варвара, а еще мне нужна ваша помощь. Мне необходимо срочно попасть в свой Дворец.
– Ну и попадайте! – От злости я выронила кошель прямо на ковер, и угольные крошки радостно заселились между ворсинками ковра. – А мы-то здесь при чем?!
– Волховину тоже не мешает оказаться подальше от жителей Фонарха… Если они придут вырубать Чащу, мало ли что могут найти… – у него были замашки записного шантажиста. – А если бы вы позволили, я бы перенес дом вместе с садом и его обитателями, – улыбнулся гвелин Вальке, – поближе к своему жилищу.
– Вы можете вот так взять и перенести кусок пространства?
– Да, – просто ответил он. – Мне только надо посмотреть на ваши звезды, чтобы точнее рассчитать траекторию полета.
Я присела на корточки и начала собирать уголь.
– Может, вы и ковер отчистите, раз такой всемогущий?..
– О, это просто!
Галхейн поднял руку, и черные крошки спиральным вихрем влетели обратно в кошель.
– Раз вы такой умелец, почему в плен попали? – разозлилась я окончательно.
– Меня предали. Утешает, что за очень высокую плату, – это он, кажется, пошутил. – Люди жадны.
– А за что вас казнить хотели? Что вас вообще в Фонарх понесло?
– Это долгая история.
Я пронесла уголь к камину, вытерла пыль демонстративно тщательно, а потом плюхнулась на диван.
– А я никуда не тороплюсь…
– Мам, ну ты че? – сделала дочка страшные глаза. – А если это военная тайна?
– Значит, он ее нам выдаст. Так сказать, продаст за чечевичную… нет, лапшовую похлебку, – я была непреклонна.
– Я искал одну книгу. Не нашел. А казнить хотели… – он даже позы не менял. – Жители Фонарха уверены, что смерть гвелина угодна Старшим Богам.
– А она угодна? – ошарашенно уточнила моя Валюха.
– А это, смотря по их настроению… – Злость в голосе Галхейна прорвалась нешуточная.
– Так у вас еще и боги имеются?
– А у вас их нет? – он еще и ехидничать вздумал.
– А мы их вывели. За ненадобностью. И так миллионы голодают, а тут еще этим жертвы подноси!..
Сегодня была просто моя лебединая песня. Честно говоря, я удивляла саму себя, доселе даже с самыми неприятными гостями я такого хамства себе не позволяла.
– Вы меня боитесь?
А вот это он в точку попал. Если мой разум еще как-то мирился с домовым (персонажем детских сказок), то терпеть рядом существо с экстрасенсорными способностями он решительно отказывался. Вдобавок меня пугало его прошлое – вот и боги какие-то появились, мало ли что им в голову взбредет.
– Да ты его не бойся, хозяюшка, – вступил в беседу Хтойта. – Если он что негожее сотворит, мы на него быстро управу найдем.
Я недоверчиво взглянула на маленького домового, уж больно забавна была разница в весовых категориях.
– Али я не Старый?
Хтойта подмигнул мне и глянул на Галхейна, просто глянул… Но тот поднял руку, будто защищаясь, и вместе со стулом отлетел к стене.
Так, теперь еще и Хтойта! Нет, срочно, срочно в город! Поймаем попутку, если что!
– Вы посдурели, да? – возмутилась моя дочь. – У мамы и так стресс, а вы тут фокусы устраиваете! А ну марш в чулан! – Веник хлопнул по шерстистой спинке. – А вы идите на кухню, картошку чистить! Мамочка, он только на звездочки поглядит, и мы его сразу выпроводим, ладненько? Но давай накормим сперва, он же весь день голодный.
– Верно, хозяюшка, – загудело где-то в кладовке. – Не напоив, не накормив, как выспрашивать?
Мне хотелось есть, спать, умереть… О, я же пиво купила! Согрелось, конечно, ну да ладно!..
Темное пиво залило пеной полстола.
– Будете? – проснулись во мне проблески гостеприимства.
– Я опьянею сразу, – покачал этот тип головой. Картошку он чистил без своих фокусов, а ножичком.
– Вы что, алкоголик?
– Просто от хмеля гвелы слабеют быстрее людей, и я не ел день и ночь, – надо же, он понял подоплеку вопроса.
– Если вы будете дом переносить, этот на месте останется? Имейте в виду, он не наш.
В устройстве газовой плиты гвелин разобрался сам. Я предпочла не заметить, что спичками он не воспользовался.
– Не переживайте, я сумею его выкупить, если случится непоправимое…
Ужин прошел в чинном молчании. Даже Валюха предпочла не выводить меня. Стемнело быстро, и вскоре на небе высыпали звезды.
Я собрала тарелки.
– На ваше счастье, безоблачно.
– Мне бы облака не помешали…
Галхейн церемонно поклонился и бесшумно выскользнул из дома.
– Марш спать! – одернула я собравшуюся было следом дочку.
– Ма-а-амуль… такое приключение – раз в жизни!
– Хватит с тебя приключений!.. – замахнулась я полотенцем.
– Не одолжите перо и бумагу? – Гвелин, похоже, и сам умел телепортироваться. Прям, как наша Лейка.
Я наконец загнала дочь спать, зная, что она все равно будет вертеться и подвывать еще полчаса, и вернулась на кухню.
Листок ватмана был испещрен математическими формулами. Галхейн запустил пальцы в темные кудри и что-то сосредоточенно пересчитывал в уме. Я сжалилась над страдальцем и выдала ему калькулятор. Это очень забавно выглядело, когда я при свете керосинки учила средневекового шпиона работать на современной вычислительной технике. Но логику работы он освоил моментально, и вскоре увлеченно тыкал в кнопки, осваивая и те операции, которыми я в жизни не пользовалась.
Минут через пятнадцать я поняла, что он играет, и взорвалась:
– Заканчивайте скорее и выметайтесь! Я с ног от усталости валюсь!..
Гвелин, не отвлекаясь от расчетов, сказал раздраженно:
– Да перестаньте вы там меня бояться! – И поднял серые (опять они поменяли цвет!) глаза. – В конце концов, вы – моя супруга, хотя и убрали знак того своей магией!
И вот тут я наконец заехала ему по башке скалкой.

***

– Точно говорю, хахаль городской у нее ночевал, вот те крест, – божился дед Петрусь около сельпо.
До открытия магазина оставалось полчаса, и калиновские с удовольствием и не без злорадства мыли кости городской «фифе в шляпе».
– А ничего, мужчина так из себя видный, – сказала тетя Саня с легким сожалением об ушедших годах.
– Какой там видный? Тощий, как шкидла, – возразила Анечка, хотя живых шкидл отродясь не видывала.
Ее ткнули под ребра, поскольку «видный мужчина» приближался к магазину. Его вела за руку «притча во языцех», она же «шило в одном месте» и «заноза эта городская»… иначе говоря, девочка Валя.
Она рассуждала на всю улицу:
– Это хорошо, что ты вернулся! Мы с мамой уже и ждать перестали! Нам на твоей работе, в ГРУ этой сказали, что ты героически погиб при выполнении задания!
Калиновские притихли.
– Так было нужно, Валенька! – Голос у приезжего был неприятно высоким.
«Окаянная девчонка» встала перед сельчанами, засунув руки в брюки, и заявила победоносно:
– Это мой папа. Он – герой-разведчик! И вчера нас с мамой нашел! Представляете, как здорово?
– Оно, конечно… – начал дед Петрусь, прикидывая, удастся ли занять у приезжего на чекушку.
– Видали мы таких героев! Понавешают побрякушек, типа, и мы – ВэДэВэшники, а сами на базаре цацки купили, – вдруг решил нарваться Андреич.
Потому что никаких побрякушек у разведчика не наблюдалось. Он был вообще странно одет – в меховые штаны и черную рубаху ниже бедер. Последняя болталась очень свободным балахоном.
На тираду Андреича приезжий промолчал, и это послужило поводом для дальнейшей агрессии. Парень пошел на высокого чужака и, непонятно как, очутился носом в репейном кусте.
Калиновские силу уважали, а вот зазнайства не любили. Протяни приезжий руку помощи, дело, может, и замяли бы. Но тот только вздохнул с непонятной жалостью:
– Люди везде одинаковы…
Сельчане насупились. Но тут раздался возглас Вальки:
– Дя… папа, ты не прав! Одинаковых людей не бывает!
Оговорку заметила тетя Саня и усмехнулась, предвкушая, как разнесет вечером новую сплетню. Но внезапно ее охватили грусть и сожаление, едва взглянули на женщину зеленые глаза чужака.
– Да ладно тебе, Андреич!.. – сказала она. – Все ж одно не про твою честь была женщина.
Парень сел на лопух и принялся выбирать репьи из нестриженой (дождешься этого парикмахера, как же) головы.
– Где служил-то?
– На границе, – неожиданно мирно ответил приезжий.
– Как звать вас будет? – вмешался дед Петрусь, воспрянув духом, заветная чекушка уже маячила перед глазами.
– Галейн.
– Латыш, что ли? – потер Андреич плечо.
– Папа из Литвы, – излишне поспешно вмешалась девочка.
– Ну, я и говорю, – латыш.
Парень принял протянутую руку дружбы и встал. Галейн открыто улыбнулся калиновским. Солнце выкатилось из-за туч и чуть с неба не брякнулось от удивления.

***

– Вы что вообще устроили? Как в поселке теперь покажусь?! – бушевала я.
– Мы заботились о твоем реноме, правда, дядя Галейн?
Дочь тянула длинную леску, которую ей с крыши спускал гвелин.
– Варвара, не сердитесь на нас. Мы исправимся. Наверно, – смеялся этот тип, оседлав конек.
Бояться я его перестала – очень сложно бояться человека… тьфу, гвелина, которому ты скалкой рассадила голову, а потом полчаса унимала кровь. Меня теперь одолевали иные чувства. Передвижка пространства оказалась делом хлопотным, и вторую ночь подряд наш гость ночевал в мансарде. Вчера-то я упала и отключилась, а вот сегодня…
Всю ночь любоваться звездами и перебирать в памяти сказанные слова – занятие малопочтенное для матери девицы почти на выданье.
Тем более что слов этих было до обидного мало. Он с Хтойтой и то больше беседовал. И Валька трещала с ним без умолку. И лес ему показала, и на речку сводила. Все скупые сведения о себе Галейн (так его, оказывается, правильно звали) сообщал только моей дочке.
– Дядь Галн, а сколько тебе лет?
– Шестьсот.
– О, ты прям, как Виктор Цой!
– Кто?..
– Я тебе дам послушать!
Я была чужой на этом пире духа! И картины я портила одну за другой, меня стали раздражать местные пейзажи. А еще мне было интересно, заглянул ли Галейн под тряпицу, которая прикрывала мою незаконченную работу. Неужели за две ночи не поинтересовался?
– Дядь Галн, не хватает!
– Валенька, сбегай в магазин, ладно? Заодно себе что-нибудь вкусненького купишь…
Он совершенно разбалует мне дочь!
Валькин рыжий хвостик пропал за кустами смородины – дочь не искала легких путей. А этот тип съехал на пятой точке с крыши и спрыгнул наземь легко, как будто с табуретки… а там, между прочим, метров пять будет…
– Варвара, а кто Валин отец? – огорошил он меня вопросом.
– Какая тебе разница? – От неожиданности я всегда грубила.
– Он не будет предъявлять прав на дочь, хотел я узнать?.. – уточнил он у меня самым высокомерным тоном.
– Пусть только попробует!
С разлюбезным сокурсником мы не виделись лет девять.
– Я хотел бы объявить Валентину Наследницей Герцогов Пограничья. Но если людин, ее отец, воспрепятствует…
– Да плевать этот папаша на мою Валюшку хотел!
– Тогда в начале той недели властью Четырех и Девяти состоится церемония престолонаследия, – объявил об этом, как о деле решенном, гвелин.
– Чего? – возмутилась я. – А моего согласия ты спросил?!
– Так ты и так в моей воле, – ухмыльнулся этот тип и быстро отпрянул за ближайшую рябинку.

***

Лсуху было очень страшно, Лсуху было очень-очень страшно, Лсуху было очень-очень-очень страшно…
Люди с топорами пришли к Садовой Чаще еще с вечера, разожгли костры и громко разговаривали всю ночь. Древесному духу показалось, что, если бы не проливной дождь (а он лил третью ночь подряд), люди просто подожгли бы и кусты, и узловатые груши, и старый вяз. Но едва чадили даже костры из сухих мертвых деревьев, которые жители Фонарха принесли с собой. А искры от огнива, падая в мокрую траву, тут же затухали.
Лсух держался подальше от своих сородичей. Вчера на сходе его обвинили в грядущих несчастьях: это он якшался и с чужаками, и (страшно подумать!) с домашним духом этих чужаков. А на все робкие попытки оправдаться, что вот, мол, чужаки спасли гвелина, только хмурили брови изо мха. Да кто ему поверит, этому Лсуху, когда живых гвелов с полвека никто не видел!
Впрочем, костры горели по всему кругу в пяти шагах от Садовой Чащи, и из-за каждого куста выглядывали испуганные глаза древесных духов.
Рассвет не радовал. Люди возле костров спали там, где упали после вчерашних возлияний. Но топоры поблескивали на солнце, и уже к полудню пали бы первые кусты калины и шиповника, колючей стеной окружавшие Волховин.
Лсух надеялся, слабо, но надеялся, что люди хотя бы грушевые деревья пощадят, они ж полезные все-таки, вон на них груши-то наливаются соком, неужто погубят такую красоту…
Внезапно земля поплыла под ногами у древесного духа. Он инстинктивно запрыгнул на ветку кряжистой вишни и ойкнул. Вся Чаща отозвалась эхом изумления и испуга.
Лсух зажмурился. Он еще не понимал, что случилось, но сердце бухало от радости.
Потом головокружение прекратилось, и древесный дух, распахнув глаза, увидел все это сразу – и сверкающий изгиб реки, и выветренные стены Дворца из светлого песчаника, и зеленую ниву на дальнем берегу, и сусликов, оторопевших от внезапно возникшего на холме леса. Жаворонок уже завел высоко в небе утреннюю песнь.
А Лсух услышал возгласы восторга по всей Чаще… это гвелин, не задевая веток, прошел по садовой дорожке и спустился к своему древнему жилищу…

***

И вот это он называл Дворцом?! Клад для археолога – вот что это было! Каменные стены цвета топленого молока держались буквально на честном слове, казалось, чуть ветер дунь, и они повалятся… А окна? – узкие щели на высоте человеческого роста. Да там наверняка темень стоит даже в полдень! В полдень уж точно, разве что на рассвете или закате проникают солнечные лучи. Плоская крыша, тяжелые колонны, которые кто-то рассыпал, как ребенок – кубики. Вообще таким дворцам пристало быть или полузанесенными песком, или, на крайний случай, стоять под древними, как мир, скалами, а не красоваться среди пейзажа среднерусской полосы.
Речка, пшеничное поле за ней, разбросанные кое-где сосны и березы – словно сошли с картин Шишкина или Левитана. – Мам, а с той стороны дома – лес, дремучий-предремучий! – продралась ко мне сквозь заросли радостная Валька. – Сходим потом, да?
– Только со мной! – всполошился Лсух. – А ну как обидят чужачку? Кто их, местных, знает… Я все ж таки свой, договорюсь, поди…
Я помотала головой. Дочура подняла меня чуть ли не в семь утра диким воплем:
– Мама, межпространственный перелет закончился успешно! Галн – просто супер!
Именно так, даже не «дядя Галн», а попросту, без затей, Галн, – дочь называла теперь гвелина.
Его самого, кстати, не было видно. Утешало, что свою черную хламиду он оставил на кухне, – может, все-таки вернется.
– Ну что, пошли к Галну, посмотрим на наш новый пентхауз? – счастье из Валюхи било искрами.
– Это не наш… – слабо возразила я.
– Ой, да брось, ма! Галн обещал меня наследницей сделать, так что приглашаю, – жест был очень широкий, аж в кусты врезался. – Ой! – Валька сунула в рот уколотый палец.
Откуда в моей дочери были царские замашки, я не понимала. Вроде растила я ее в строгой умеренности…
– Ты еще не умывалась и не чистила зубы, – это был последний рубеж моей обороны.
– Ща! – Ребенок с грацией мамонтенка ломанулся через розовые кусты. – Ща почищу, ма! Тебе бутер сбацать?
Я осторожно шагнула за пределы Чащи, пробуя, не уйдет ли земля из-под ног. Очень качественная была земля, твердая такая… Дочь догнала меня на полпути к Дворцу, сунула бутерброд с ломтиком засохшего сыра.
Невысокое строение было окружено колоннами, лежали плиты из того же песчаника. Из стыков между ними проросла сурепка и молочай – их желтые и зеленые головки еще не отцвели.
Галейн вышел к нам навстречу.
– Вы уже проснулись? А я думал, некоторые опять будут спать до обеда, – и он легонько стукнул Вальку по носу.
Между прочим, если бы подобное сделала я, уже раздался бы возмущенный вопль: «Мама, я уже взрослая!» А этому – ничего, все с рук сходило.
– Заходи! – подтолкнул гвелин мою дочь в проход между колоннами и, повернувшись ко мне, опустился на колено: – Обычай велит!
Ага, он думает, я такая же легкая, как моя дочурка! Посмотрим, посмотрим, как у кого-то пупок развяжется… Я весело шагнула на колено, как на ступеньку, и присела на плечо.
Галейн прихватил меня за пояс и легко встал.
– Ой!
Но он меня не уронил.
При внешне низком на вид дворце двери у него были выше двух ростов человека, или, наверно, гвелина. Все ж таки, несмотря на мои сто семьдесят пять, голова моя притолоку не задела.
Так же легко Галейн спустил меня на гладкий, но не скользкий пол.
Когда глаза привыкли к полутьме, я увидела, что Валюха, развалившись на пузе среди узорчатых подушек, разбирает сундучок.
– Вау! Ух ты! Рулез! Класс!
– Это от моих племянников осталась всякая детская чепуховина, – смутился гвелин. – А кукол у меня нет.
Я пригляделась – сундучок была набит игрушками. И какие это были игрушки! Нефритовые черепашки качали головой при каждом движении… самотопающие копейщики, отлитые из серебра… оригами журавлей из плотной парчи… тетраэдры, внутри которых гонялись друг за другом резные шарики…
Да я бы сама сейчас села и поигралась!
– Галн, а че ты говорил, что раньше порталов не видел? – обернулась вдруг Валька. – Вон висит же! Надо только Хтойту позвать, чтоб открыл правильно. Ух ты, блеск! – это уже относилось к танцующим слонятам.
Мы повернулись оба сразу.
На вышитом гобелене ревел водопад в два полета стрелы высотой, а на переднем плане стояли развалины – тонкие некогда стелы из черного мрамора.
Гвелин посмотрел на мою дочь, потом на меня, я бы сказала, ошарашенно:
– Кто же вас мне послал, если не Старшие Боги?

***

Хтойта просто места себе не находил, метался серым котом туда-сюда, путаясь под ногами. Шутка ли – домовничать на два жилища! Он решительно не одобрял хозяюшек, которые надумали привести в порядок заброшенный Волховин.
Тут и дому-то была три комнаты с чердаком. Но хозяин бросил его так давно, что даже обшивка диванчиков превратилась в пыльные лохмотья.
Лейка тоже расхаживала по дому с видом опытной уборщицы, она-то первая и сунулась в комнатку за кухней. И нарочито громко расчихалась от едких запахов. Домовой поспешил туда и остановился на пороге – чутье подсказало ему, что дело неладно.
– Хозяюшки, бегите-ка за гвелином!.. Дух тут тяжелый, место недоброе… Самому мне не справиться…
Вальке только того и надо было, чтобы от уборки улизнуть. А старшая хозяйка остановилась на пороге в нерешительности. Окон в комнате не наблюдалось, зато стены были обтянуты черным бархатом – от времени ткань расползалась по ленточкам. А на полу валялись книги. Книги валялись и на полках, и стопками высились на столе. На этом же столе стояло много разных диковин – трубочки стеклянные, зеркала, цветные глиняные баночки.
– Алхимическая лаборатория… – пробормотала Варвара. – Ладно, пока займемся кухней. Ну что, Хтойта Загадович, куда весь этот сор девать будем? – Она обвела рукой груды грязных чашек и мисок, разбитых горшков и тарелок.
Домовому так захотелось попроказничать, что даже лапки зачесались.
– Отойди-ка, хозяюшка!
И поскакал серым клубком по лавкам, а лавки в доме были старинные, добротные, с резными узорами по боковинам... А вслед за домовым и посуда полетела кубарем. Стук-бряк-шмяк, – жалобно звенели тарелки, разбиваясь вдребезги.
Вскоре кухонька была усыпана мелкими глиняными черепками. Хтойта схватил веник и живенько смел их все в один угол.
– Ты прям как «Полтергейст возвращается»… – растерянно произнесла хозяйка.
– Под деревьями схороним, – сурово пробасил домовой, – чтобы землице полегче дышалось, корешкам вольготно было…
– Галн, сюда, сюда! – послышалось с крыльца.
Варвара начала демонстративно отскабливать стол.
Хозяин был не без толка, но вот Хтойта его страшно смущался. Про Средний Народ домовой только байки слышал, вот, дескать, были в стародавние времена такие Чудины… с деревьями да камнями разговаривать умели… Старый Народец не забижали… да говорят, вытеснили их железяки разные, не терпят, дескать, они лязгу железного да духу бензинового…
Галейн заглянул в незапертую дверь и присвистнул как-то уж очень по-мальчишески:
– Мудрен был Волхв, ох, мудрен… До наших тайн хотел добраться… Валя, стой!
Гвелин долго бормотал себе под нос и будто разбирал невидимые узлы, снимал паутину. Затем он спокойно зашел в комнатку, и по его хлопку черные тряпки упали со стен.
– Вот теперь заходите.
Старшая-то хозяйка головы не повернула, – знамо дело, усмехнулся домовой. А вот Валюшка юркнула следом.
– Хотел… – взял гвелин в руки зеркальце, которое тут же растеклось водой. – Не успел, видно.
– А какие тайны? Ух ты! – присела девочка перед фолиантом, который стоймя был бы выше ее головы.
– У гвелов много тайн.
Хтойта насупился. Это ж что, он младшую хозяйку недоверием обижает?
– А научишь? – бесцеремонно спросила Валька.
– Если научишься… – Галейн взял еще одно зеркальце и поставил, сдув пыль, на фолиант. – Вот самое простое. Вызов Зеркала. Смотри!
Домовой не выдержал и заглянул через плечо хозяюшки. От взгляда гвелина Зеркало засинело, как вечернее небо, а потом разошлось рябью, и в нем появилась немыслимая красавица. Хтойта даже за старшую хозяйку запереживал.
– О, дражайший брат, словом и видом! Что беспокоишь попусту?
– Не попусту, любимая сестра, – в голосе гвелина послышалась домовому ухмылка. – Учу свою дочь Древнему Знанию.
– О, ты обзавелся семейством? Давно ли? А то странные слухи пришли к нам, За Степь.
– Теперь из моих уст ты слышишь эту новость. Я ввел в свой дом супругу, и дочь ее станет моей наследницей.
– Ты всегда был склонен к спешке. Людинское дитя не уразумеет наших тайн.
– Валечка, приветствуй мою сестру, Килхайну.
– Добрый день, тетя! – послушно кивнула Валюшка.
– Ты видишь меня, дитя? – офигела красавица.
Хтойте очень нравилось это Валькино словечко – «офигеть».
– А что я, слепая, что ли? – удивленно пожала плечами девочка. – Вы очень красивая! Но на Гална непохожи. Вы сводные, да?
Килхайна уставилась на ребенка, не мигая, а потом рассмеялась во весь голос, будто водопад рухнул стеной.
– Славная будет Наследница! Я порадую этой вестью нашего младшего братца. Прощай до времени!
И зеркало снова отразило два лица, поскольку домовой, знамо дело, в нем не отражался.
– А теперь попробуй сама! – ласково сказал гвелин. – Позови твою матушку, она в кухне.
– Ее я и так позвать могу! – дернула плечом хозяюшка. Хтойту все сильнее гордость за нее переполняла, он распыжился вдвое больше себя и теперь подпрыгивал на месте, как резиновый мяч на батуте. – Я лучше Димку позову. Это мой одноклассник… Димка, Димка, фундуклей, ну-ка отзовись скорей!
Ей никто не успел помешать. В зеркале почти молниеносно возникла светлая стриженая голова мальчишки с ясными голубыми глазами. Домовой сразу понял, что такие к кошачьим хвостам банки не привязывают.
– Валюха, ты?..
– Я, я, натюрлих. А ты меня где видишь?
– В оконном стекле… Во номер! А как это?
– Это мы Межкосмическую Связь отлаживаем, меня в секретный эксперимент пригласили.
– Врешь ты все, Валька! – В мальчишечьем взоре читалась острая зависть. – Детей в научные эксперименты не приглашают! А то всякие детские комиссии такой вой поднимут…
– Ты мне просто завидуешь, Димочка! – девочка показала язык. – Дядя Галн, подтвердите!
– Добрый день, юный друг! – у гвелина тоже явно «ехала крыша».
Домовой уже не просто прыгал, а в воздухе зависал от счастья.
– А меня возьмете? – взвыл от нетерпения мальчик. – Я на все, на все готов, даже на Марс полететь! На четыре года!
– Не, к нам берут только круглых отличников! – Младшая хозяюшка поводила плечиками. – Говорила тебе, учи геометрию. Ну все, отбой связи. А то у меня перегрузка будет!..
Зеркало потемнело и снова приняло обычный вид.
– И как, Галн?
Гвелин сел прямо на грязный пол.
– Потрясно… Как ты это говоришь? Просто потрясно.
Хтойта шлепнулся рядом с ним.
– Классная у меня хозяюшка, а?

***

Когда я хоть немного отдраила кухню, а к дровяной печке подступаться еще боялась, из «лаборатории» появился Галейн под грузом книг. Он довольно ловко прочистил дымоход, разжег огонь, подкладывая дрова, будто заправский крестьянин.
А потом принялся выдирать из толстых томов пергаментные страницы и засовывать их в самое пламя.
Вонь невероятная тут же наполнила кухню.
– А вам незачем смотреть на это, – сказал гвелин, не оборачиваясь.
Я глянула на дочь – та закипала гневом, как чайник с косичками.
– А книги, между прочим, – сорвался клапан у моей дочуры, – только фашисты жгли, и эти!.. Как их, инквизиторы!
Галейн обернулся наконец, глаза его были почти черными, а лицо – очень серьезным. Потом он, поморщившись, раскрыл очередной том с золотыми застежками.
– Книги бывают разными, Валя. Вот что, к примеру, написано в этой: «Если насадить живого дрозда на раскаленный вертел…»
Я чуть на месте его не убила!
– Что?! – подлетела к нему моя дочь и заглянула в книгу. Непонятно как, но мы не только разговаривали, но и читали на местном наречии. – Точно. А зачем такую гадость в доме держать?
– Вот и я думаю, что незачем, – гвелин отправил в гудящее пламя книгу вместе с застежками.
Следующий том запищал как сотня мышей. Мы подскочили обе, а Галейн голой рукой вытащил книгу обратно.
– Он – черный маг был, да? – ужаснулась Валька.
– Нет, просто он… – гвелин посмотрел на нас и проглотил слово «людин», – просто он очень хотел власти. Над жизнью и над смертью. Кстати, я нашел у него Эликсир Долголетия. Не хотите попробовать? – лукаво покосился он на меня.
– Наверняка прокис давно. Еще отравишься, – не поддалась я на провокацию. – Кстати, а почему мы ваш язык понимаем?
– Вы прошли в мой мир правильным путем, – непонятно ответил Галейн и опять стал серьезным. – Варвара, сходите пока во дворец. Мне нужно трансформировать этот кабинет.
– А на картине это не отразится, а, трансформатор? – рискнула и я поддеть его.
– Нет.
Спорить было бесполезно, я взяла Вальку за руку и повела во дворик, а потом через сад. Признаться, я бы лучше привязала гамак к двум кряжистым грушам и залегла с журнальчиком на весь день. И пусть делают, что хотят. Жалко тратить время на уборку дома, в котором, может, и жить-то не будешь…
Солнце пригревало все сильней, искрясь в волнах реки. Когда же мы добрались до Дворца, оно просто припекало голову. Полутьма зала показалась благословением, и стены дышали прохладой. Если это и было волшебством, то очень правильным.
– Мам, а здесь что?
Двухъярусные створки качнулись, будто бы от дыхания подошедшей к ним Валюхи.
Этот зал казался выше, и колонны в нем – стройнее. Свет падал из ажурных решеточек в потолке, отчего мозаичный пол был разукрашен еще и такой светотенью. Колонны стояли не рядами, как в приличном дворце, а вразброс, словно деревья в лесу, и сами они напоминали корявые стволы дубов и буков. Почему мне пришло в голову такое сравнение? Я ни одного бука в жизни не видела.
Валюха носилась по залу, раскинув руки.
Мне тоже хотелось побегать, но как-то неловко было.
И вообще, что мы в чужом доме хозяйничаем? Я повернулась к двери и… не увидела ее. В смысле, створок там не было, а качалась на цепях решетка. Я кинулась в другую половину зала, но там за знакомыми створками открылось буйное сплетение лиан настоящих джунглей.
И я поняла, что мы заблудились.

***

Гвелин почти забыл это древнее мастерство. Поэтому комната сначала превратилась в тюремную камеру, почти такую же, как та, что он покинул несколько дней назад. Казалось, вот-вот крысы начнут шнырять под ногами. Он не любил этих мелких тварей, любимиц Харлама-Отшельника.
Галейну пришлось сосредоточиться и представить страны, где дует Рэндин, Южный Ветер. Как давно не сидели они с ним за чашей вина!.. Стена задрожала, как сквозь пустынное марево, и стала прорастать темными балками. Вскоре глухой кабинет превратился в уютную веранду с окнами во всю длину. Вместо каменного пола теперь красовались свежеструганные доски, которые чуть поскрипывали под ногами.
Хтойта заглянул и радостно потер лапки:
– Вот хозяюшкам не маяться, рухлядь эту не убирать…
Из старых вещей в комнате остались только стопки книг, которые казались теперь чужеродными в этой залитой светом веранде.
– А еще спаленка есть, тоже очень чумазая, – поспешно подсказал домовой.
– Подождет, – отмахнулся гвелин. – Не до нее пока.
– Непорядок это, – сурово пробасил домашний дух, – чтобы хозяин и хозяйка по разным спальням ночевали.
А вот на эту тему Галейну говорить не хотелось.
Он обеими руками раздвинул створки окон-дверей и вышел на солнце. Веранда выходила в самую заброшенную часть сада. Над малинником, затянутым повиликой, порхали желтые бабочки и гудели осы.
Гвелин стоял с закрытыми глазами. Когда-то его народу было достаточно этого сияния и гудения, чтобы долгие дни обходиться безо всякой снеди. Но теперь Галейну захотелось сорвать алые ягодки.
– Хочешь? – протянул он горсть малины домовому.
– Лучше Валюшке оставить, наверно… – Хтойта был раздираем противоречивыми чувствами.
– А им мы еще наберем. Неси чашку!
Серый клубочек прикатился с мисочкой на голове. Остальную малину гвелин собирал под причмокивание домового.
– Вкуснота какая! Солнышком напиталась! Благодатная ягодка, одно слово… кто ее по два ведра летом съест, всю зиму болеть не будет…
– Не много ли – два ведра? – смеялся Галейн в ответ.
Он словно перенесся в дни своей юности, еще до Прихода Старших Богов. Солнце тогда сияло жарко, насыщая теплом души и тела, а ссор и в помине не бывало. Ни между гвелами и людьми, ни между людьми и Старым Народцем. Неужели это было когда-то? Он вдруг в испуге глянул вверх – не прочитает ли его мысли богиня Хесис? Старшие Боги гневливы и скоры на расправу. Целый город Кордин был смыт в одно утро за непослушание прекрасной Хатум.
Как он мог так забыться? Галейн постарался сосредоточиться на дне нынешнем. Осы жужжали, и малиновки распевали, и лето было в самом разгаре… Что еще нужно бедному гвелину, чью судьбу не показывают даже кости…
Он собрал книги и понес к картине. Возможно, среди запасов Волхва найдется… И снова Галейн оборвал свои мысли, быстро перебрасывая за раму толстенные фолианты.
– Что-то Вальки долго нет, не иначе, твой дворец по камешкам разбирает.
И тут гвелин вспомнил, что не предупредил Варвару о самом главном – в полдень все двери его жилища будто кто-то тасует, как карты в колоде. И разобраться в этом лабиринте простому смертному не под силу.
Галейн бросился в сад, чуть не сбив с ног домового. Чашка упала на бок, и малиновые ягоды рассыпались среди листьев подорожника.

***

Я поймала Вальку за плечо и усадила на пол, сама опустилась рядом.
– Хватит с нас экспериментов! А то вообще, неизвестно куда ускачем!..
– Галн нас найдет! – упрямо повторила дочь.
Помещение, куда мы забрели после часа безуспешных поисков выхода, было подобием кладовой. На полках стояли кувшины с зерном и прозрачные бутыли с медом. Мед не побелел от старости, тянулся золотистой волной, будто вчера был выкачан из сот. Зерно тоже не пахло временем. В одном из кувшинов, украшенных смальтой, я нашла сухие фрукты – яблоки, сливы, абрикосы. И решила, что никуда мы отсюда не двинемся, хотя бы с голоду в кладовой не умрем. О том, что здесь не было воды, я не подумала. И сдуру накормила Вальку медом с фруктами.
– Пить хочу, хочу пить… я пить хочу, – канючила теперь дочка.
Мне уже плакать хотелось.
Наконец я решилась. Прихватив кувшин с фруктами, я вручила не самую тяжелую бутыль меда Валюшке (по моим прикидкам, этого хватило бы нам при разумной экономии на пару дней), и мы пошли дальше. На Гална… тьфу, Галейна я почему-то надежд не питала. Кто этих гвелов знает? Может, нарочно нас сюда заманил, чтобы избавиться?
Мы миновали сумрачный зал, где на стенах лились потоки лавы, и метались в страхе люди.
– На Брюллова похоже… – невозмутимо заметила Валька, разглядывая фрески.
– Что?..
– Не помнишь, что ли?.. «И стал «Последний день Помпеи» для русской кисти первым днем»… Эх ты, а еще художница!
Моя дочь иногда обнаруживала самые неожиданные знания.
Еще в одном зале ворковали за серебристой сеточкой стаи голубей. Зерно им было насыпано, а в поилках была вода.
Я кивнула Вальке. Но та возмутилась:
– Ага, я выпью, а им от жажды умирать… Потерпим!
Я лихорадочно вспоминала, сколько дней живет человек при сухой голодовке.
Следующие два зала со схожими деревьями-колоннами были наполовину занесены песком.
– Надо будет тут порядок навести, – по-хозяйски отметила дочь.
Я хотела только одного, – выбраться отсюда, сесть наконец в автобус и…
– Мам!
У меня сердце оборвалось.
А это Валька нашла грот, в котором шумел самый настоящий водопад. Он стекал со скалы и убегал из озерца по каким-то подземным стокам. Низенькие ивы было освещены смутными потоками солнца из колодцев сверху.
Почему мне раньше не приходила эта спасительная мысль – попытаться выбраться через потолок?
– Ур-ра! – моя девица плюхнулась в воду прямо в одежде. – Ух ты, холодная! – Дельфином вынырнула она обратно.
Я выловила эту «наяду» из озерца и начала стягивать с нее мокрые маечку и джинсы.
– Мозги у тебя есть? А если бы водоворот? А если сейчас воспаление легких подхватишь?!
– А пить ее вообще можно? – Была у дочки такая манера впадать из крайности в крайности. То на тарзанке прыгать, то качелей бояться.
Я зачерпнула воды.
– Зубы ломит, конечно… Но от скоротечной смерти не загинешь.
Ребенок припал к озерцу, как олененок.
Пока я отыскала в соседнем зале шелковую занавеску, пока соорудила из нее Вальке подобие хитона, пока подкреплялась сухими фигами перед штурмом потолка, нас нашел гвелин.
– Девочки мои! – на красивом лице была написана неподдельная тревога. – Целы, здоровы?
– Как видишь… – Я была суха и непреклонна.
– Забыл! Я просто забыл сказать тебе Заклинание Выхода! – И он произнес фразу, прозвучавшую колокольчиками, хотя в словах не было ни одного звонкого звука.
У меня повторить это получилось не сразу, но после третьей попытки вход грота открылся в комнату с игрушками, откуда мы начали свой «поход».
– Вы очень испугались, Варя? – Галейн не смотрел мне в глаза.
Я отчего-то смутилась и солгала:
– Толком не успели…
– Ты просто балда, Галн! – с размаху заскочила к нему на плечи моя дочура так, что гвелин покачнулся и рухнул в озеро. Я едва успела Вальку спасти от вторичного купания.
Когда Галейн, безмерно удивленный, вынырнул из голубой воды, Валентина заявила ему:
– Кто же бестолковых женщин оставляет одних надолго!

***

Тетя Саня постучала вновь в незапертую дверь, а потом все-таки решила войти без приглашения. Любопытство пересиливало остальные чувства, а она положила свое «неудобно» в карман.
В кухне было пусто. И в гостиной ее встретили только кошка и тиканье часов. Незапертой оказалась и мансарда. Тетя Саня, крадучись, ощущая себя закоренелой грешницей, поднялась наверх и не удержалась… сдернула белую тряпку с треножника.
Картина была чудной… совсем чудной… и город не наш какой-то, и мостиков таких нигде не встретишь… и речка… вроде как Калинка, а вроде и нет. Но сердце вдруг взволновалось. Тетя Саня оторваться не могла от диковины этой. А потом услышала голоса внизу. И слетела по лестнице, ну прям, как молодка. Только в гостиной вспомнив, что забыла накинуть тряпицу обратно.
А кошка даже ухом не повела.
– А я вас жду, жду… – фальшивым голосом приветствовала гостья хозяйку. – А вас все нет и нет… Манулист твой дома?
– Кто? – не поняла художница.
– Мужик твой. Дома он?
– Как-как вы его назвали?..
Смех был искренне веселым.
– Манулист, – смутилась тетя Саня. – А что, он вчера Сергеичу в два счета спину поправил. Тока хрустнуло чей-то, и сегодня как огурчик. Крышу полез чинить. А у меня тоже суставы ломит. Я и лопух прикладывала, и этот… атероклифит пила. Ничего не помогает!.. Думаю, дай к твоему манулисту обращусь.
Из коридора послышались голоса.
– А как ты это сделал, Галн?
– Валечка, это сложно объяснить. Вот, понимаешь, весь мир состоит из невидимых глазу частиц…
– Атомов, что ли? Или этих... квакров?
– Кварков, – машинально поправила Варя вошедшую дочь.
Гостья осмотрела девочку неодобрительно – балахон грязно-голубой, косицы мокрые, растрепанные… Куда только мать смотрит?
– А вы откуда знаете?
Папочка их тоже выглядел не лучше, тоже мокрый с головы до ног (под дождь попали, что ль? Так ведь солнце с утра).
Валя, увидев чужого человека, сморщила нос и благовоспитанно сказала:
– Папа, я тебе уже тыщу раз говорила: у нас факультатив по занимательной физике был.
– Галейн, это к тебе, – перебила ее мать.
Тетя Саня смешалась под вопросительным взглядом и начала сбивчиво пояснять про суставы, лопух и атероклифит.
Мужчина, не стесняясь никого, стянул с себя мокрую рубаху, и гостья (эх, грешным делом!) оценила разворот плеч и игру мускулов, а потом с удивлением уставилась на зардевшуюся хозяйку (чего это она, мужика своего без рубахи не видала?).
А Галейн уже взял в руки локоть тети Сани и начал перекатывать его как пирожок. От напряжения у него даже пот на лбу выступил. Но боль, вечная ноющая боль в костях, начала уходить.
– Подождите, я передохну немного, – вежливо сказал мужчина.
Художница вынесла своему клетчатую рубашку, такие только вчера завезли в сельпо.
– Так, Га… папа, ты что, переставил эти частицы местами? – не унималась девочка.
– Ты удивительно догадлива, дщерь моя! – ответил ей отец и нажал на нос, как на кнопку. – Иди переоденься! Да волосы переплети… Матери только не хватало твою простуду лечить.
Валька унеслась, и чуть ли не через минуту появилась в нормальном платье с оборочками, как у всех (сразу видно отцовскую руку, одобрила тетя Саня).
А когда боль ушла и из второго локтя, гостья достала из сумки пяток яиц.
– Завтра еще принесу…
– Ой, что вы! Зачем?! – всполошилась художница.
– Как «зачем»? – подмигнул хозяин тете Сане. – Нам с Валечкой яичницу взбей на молоке, раз сама на диете!
Сразу видно уважительного человека, решила окончательно тетя Саня, покидая дом.

***

Непонятным все-таки местом было жилище гвелина. Когда я проснулась в комнате с видом на раскидистую сосну, то не сразу поняла, отчего за окном почти японский пейзаж (очень уж облако повторяло очертания кроны).
А-а-а, вечером мы засиделись за игрой в кости и ночевать в собственный мир не пошли. Это Валька заканючила, что устала, что ночью Лсуха фиг разбудишь, а только все ноги себе об кусты пообдерешь… Вот и остались мы во Дворце.
Облако медленно переместилось, я рассеянно следила за ним.
А занятные у них кости… Я-то думала, они с точками, как у нас – два, три… шесть. А эти напоминали руны, не значками, а смыслом. Вместо палочек с перекладинами на этих были круги и полукружья, видимо, прародители местной письменности. Галн (я все чаще так называла его про себя…) даже объяснил значения двенадцати главных костей. Круг – солнце, это понятно… а вот круг с точкой посередине – земная твердь. Знак вроде нашей буквы «с» – ветер, символ перемен, а вот если в обратную сторону упадет – штиль в море, рогами вверх – корабль в пути, ну а если вниз – то вообще символ препятствия, камень на дороге. Я запуталась в объяснениях сразу: почему для камня есть три значения, а для золота только одно – круг в круге? Отчего кость Серебра старше Солнечной, а Вода главнее их обоих? Видимо, это как-то связано с их мифологией… Из обмолвок, весьма смутных, гвелина я поняла, что их миром правят какие-то Старшие Боги, Чужестранцы, а прежде были еще какие-то Первые или Младшие Боги, ставшие теперь как «золотые рыбки у старухи на посылках»… Признаться, я не верила ни в тех, ни в других.
Зато Валька впитывала всю эту дребедень с жадностью и на удивление быстро запоминала названия и значение костей.
Я повернулась на спину и замерла. От восхищения.
На беленом потолке сменялись разноцветные узоры света, будто кто-то поворачивал трубу огромного калейдоскопа. Изумрудные ромбики смешались с оранжевыми квадратами… будто перец кто-то нарезал красными кольцами с изгибами в середине… а это змеиная чешуя играет на солнце…
Лежать и смотреть в потолок можно, наверно, было часами. Но я услышала, как Валька распевает во весь голос:
– Просыпайся, если хочешь быть здоров!
Объедайся и забудь и про докторов!
Халвой и грушей объедайся,
Если хочешь быть здоров!
Едва я поднялась, как узоры на потолке исчезли. А радужное настроение осталось…
Дочка и Галейн сидели на полу, скрестив ноги по-турецки, а на ковре перед ними стояли сливы и помидоры, орехи и ананасовые кружки, а еще половинка дыньки-«колхозницы» с разбросанными вокруг корками, банка молока и почему-то килька в пряном посоле. Хлеба не наблюдалось как такового.
На что я тут же занудно обратила внимание пирующих. Меня будто не услышали.
Галейн вскинул на меня зеленые глаза и спросил:
– Ну как, вам понравилось?
Так я смущалась только в седьмом классе, когда Мишка впервые подарил мне гвоздичку на Восьмое марта, красную такую, просто символ революции.
– Вы об узорах на потолке? Мило, очень мило…
Я чувствовала, как краска заливает мои щеки, словно третьего дня, когда увидела его без рубахи. Елки, ну прямо «школьные годы чудесные…»
– Мам, мы и тебе дыньку оставили!
Моя дочура обгладывала кильку и запивала ее молоком. Я скромно удовольствовалась сливами и орехами. Галн вообще едва к еде притронулся.
Посреди трапезы пол на миг ушел из-под нас, как бывает при землетрясении. Я в ужасе глянула на крышу. Но она падать не думала. А вот комната внезапно поехала вместе с нами. Тогда я уставилась на гвелина – на лице того была смесь радости и изумления.
Наконец все остановилось.
Первым делом наш хозяин бросился к двери. Ну, и мы – за ним.
Дворец стоял теперь среди барханов под палящим солнцем и как-то очень вписывался в окружающую среду. Цвели кактусы и сновали остроухие зверьки с длинными хвостами. А вот Садовая Чаща на холме казалась миражом.
– Как славно, что я не забыл привязать его к Дворцу… – пробормотал гвелин. – Он не путешествовал лет триста…
– Кто?– Валька уже пересыпала песок из ладошки в ладошку.
– Дворец.
– И че это значит?
– Не знаю…
– Так у Костей спроси.
Галн ошарашенно глянул на мою дочку, но за мешочком с костями сходил.
Кость упала правильной стороной, что означало «ветер перемен».
– Давно я ее не видел… – сказал гвелин задумчиво.

***

Чужаков Лсух заприметил сразу. Дворец в тот день стоял на уступе скалы, к которому вели крутые ступени, высеченные в красноватом камне так давно, что казались работой ветра. А Волховин располагался в узкой долине с сизой речкой, чьи воды текли едва слышно, в отличие от ее сестрицы за горной грядой. Речка огибала южную опушку Чащи, где березнячок вытеснял старые вишни.
Четверо появились из-за излучины реки. И были они такими, как их описывала молва.
Воин в серебряных латах, великан в волчьих шкурах и с каменной дубинкой, пожилая женщина с голубыми волосами в платье из рыбьей чешуи, и молодица, окутанная золотым облаком света, как мехами.
Они говорили на своем языке и смеялись беззаботно – смех то гремел камнепадом, то разливался шумом дождя, то бряцал звоном оружия, то обжигал огнем.
Они были красивы, Старшие Боги. Хотелось служить им слепо и преданно, хотелось возводить в их честь грандиозные храмы, посвящать гимны и, упав ниц, ловить каждое слово, оброненное этими божественными устами.
Раньше Лсух отдал бы все свои веточки, лишь бы краем глаза увидеть хоть одного из них. Одно это возвысило бы древесного духа над сородичами. И долгими ночами он смаковал бы каждый миг видения.
Но сейчас Лсух испугался. Он сам не понимал, отчего древесный сок забурлил в нем, словно весной после долгого сна. Смех снова прогремел камнепадом. И Старшие Боги растаяли в воздухе, словно дымок от пожарища.
Дух бросился на поиски гвелина. На его счастье, Галн (так его теперь все называли) сидел в доме и быстро листал квадратную книгу, заляпанную едкой кислотой, которая проела в пергаменте целые слова.
– Старшие Боги приходили.
Гвелин поднял на духа карие глаза и прижал палец к губам.
– Какое счастье, какая честь для тебя – визит Четырех Богов ты будешь помнить всю жизнь! Тебе будут завидовать твои собратья! Ты отмечен печатью удачи!
Галейн произносил учтивые слова восхваления, ставшие за много лет почти молитвенными, но рукой показывал на картину. И только когда Лсух перешагнул раму, а холст за их спиной отразил летний день и горы над садом, гвелин быстро спросил:
– Где? Как?
– Там, – протянул дух зеленую ветку.
– О чем они говорили?
– Я не знаю Чужой Речи… – до скрипа расстроился Лсух.
– Но память-то у тебя отличная! – подмигнул Галн.
Только глаза его сразу перестали смеяться, обретя черный цвет, когда древесный дух повторил несколько отрывистых фраз непонятного ему языка.

***

Валюха совершенно измучила меня в это утро! И платье ей не глажено, и волосы не промыты, и босоножки не по чину (и верно, на такую церемонию – и в босоножках!..). А уж клипсы дочь перемерила все, какие были в моей и ее косметичке… Наконец Валька в любимом «царевнином» платье (тесноватом уже в боках), в зеленых туфельках под цвет, с тщательно завитыми кудрями, и «бабочками» в ушах удовлетворенно вздохнула у зеркала:
– Эх, жаль, Димка не видит! Я просто супер!
– «Жила-была царевна, царевна-королевна, красивая-красивая, ленивая-ленивая…» – начала я стишок, которым еще меня в детстве дразнила мама.
– Ну, ма-а-ам… – поджала дочура губы.
– «Сто четырнадцать служанок прибегают спозаранок, ах, ее попросят сесть, и бегом приносят есть…» – Я повернула свою красавицу и переколола брошку (тоже бабочку) повыше. – «А она: я вчера устала, целый день жевала!»
За спиной раздался смех. Я обернулась, и сердце мое просто остановилось от его красоты – гвелин был в древнем (как он когда-то объяснял Вале) наряде, в светло-сером хитоне и поножах до колена. А темные волосы были убраны назад в узел, и от этого Галейн казался старше и строже.
Только не влюбляться, – приказала я своему сердцу биться снова.
– Готовы, девочки? – тон его был самым теплым.
Я не стала ничего выдумывать и надела на Церемонию Провозглашения Наследницы свой кремово-желтый костюм, который был сшит к моей первой персональной выставке.
Из-под комода выкатился Хтойта – в синем зипунчике с красной оторочкой.
Лсух встретил нас в саду с букетом белых роз.
По ступеням мы поднимались с шутками да прибаутками, которых домовой знал превеликое множество. Валюха тоже сыпала детскими анекдотиками, над которыми гвелин просто ухохатывался.
Дворец теперь сам распахивал перед нами двери.
– Подождите, я схожу за Церемониальными Ключами.
В Тронном Зале не было колонн, а потолок состоял из витражей, отчего по всему пространству разбегались голубые, зеленые, желтые, малиновые солнечные зайчики. В середине крохотный фонтанчик выбрасывал вверх и в стороны веера брызг. Дышалось легко, пелось звонко.
Валька и распевала вовсю какую-то «пионерскую походную», тоже из моего детства:
– Спроси у жизни строгой, какой идти дорогой,
Куда по свету белому отправиться с утра?
Иди за солнцем следом, хоть этот путь неведом…
Гвелин, выйдя откуда-то из зеркала, весело подхватил:
– …Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра!
Он вообще любил петь, а в последние дни я только и делала, что наслаждалась его чистым высоким голосом. Песни были мне незнакомы, и слова непонятны, но гвелинскому голосу они подходили, как утро – жаворонку. Мое сердце снова заныло от тоски и радости.
А потом появилась она – в голубом хитоне по щиколотку, босая, распущенная, прекрасная, как весна в мае. Я так и думала, что без дам таки не обойдется… чтобы такое сокровище пропадало задаром?..
Но Галн сказал весело:
– Привет, сестра! А я тут пытаюсь вспомнить ход Церемонии… – Лоб он и вправду пытался наморщить. – Не подскажешь?
– А я на ней бывала? – рассмеялась красавица дробью градин по стеклу. – А ты все равновесие пытаешься сохранить, наивный братец!..
О чем это они? – насторожилась я было, но тут моя дочь сделала книксен:
– Добро пожаловать, тетушка! Как добрались из-за Степи? Голову не напекло?
Хтойта, превратившийся при подозрительном шуме в кота, перекинулся обратно домовым.
– Старый Народец? – изумилась сестра Гална. – Откуда ты в наших краях?
– Откуда вы не видали, и слухов не слыхали, – сурово ответил наш домашний дух. – А вот вы, Средненькие, смотрю, совсем учтивость речи потеряли… обходительность забыли…
К моему удивлению, гвелинка потупилась. А потом даже кивнула мне:
– Я приветствую новых родичей!
– Не обращай внимания, дорогая… Килхайна долго привыкает, но крепко любит, – Галн был просто неотразим.
Церемонию я запомнила плохо. Больше всего меня поразили серебряные ключи, которые двойниками подлинных возникали из воды фонтанчика, а Валька цепляла их на пояс.
Все слова ритуала моя дочь выучила назубок (даром, что ли, она «Бородино» без запинки читала еще в первом классе). Домовой кивал при каждом ее слове. Лсух трепетал каждой веточкой.
Под конец Галейн посадил мою девицу-красавицу на плечо и трижды обошел зал.
– Поздравляю с Наследницей! – насмешливо сказала его сестра. – Теперь-то уж точно мир не рухнет.
Ее перебили восторженные возгласы духов, те запрыгали вокруг Вальки, распевая что-то вроде «калинка, калинка, малинка моя».
Дочь сияла, как начищенная скороварка.
А потом в зале появились они. И было их четверо.
– Какая веселая затея! Какое единение Средних и Младших! – плеснулась под сапогом лужица.
– Людинка – герцогова наследница, – бряцнул меч.
– А мать ее какова… гвелинова подруга, – прошипела раскаленная лава.
– Не дурнушка, и ладно. Что ему еще? – камень упал на камень.
Они были очень некрасивы – великан с приплюснутым носом, косоглазая старуха, парень со щербинкой в зубах и дамочка моих лет с губами-ниточками.
– Что же ты не знакомишь нас, гвелин? Или забыл устав? – гаркнул парень.
Домовой, едва появились чужаки, кинулся мне в ноги серым котом. Я подхватила его под лапы с самым невинным видом.
– Знакомься, дорогая, это – Старшие Боги!
– Да не иссякнут дни их жизни! – В этот миг я поняла, что Килхайна на нашей стороне, столько в ее голосе было злой иронии.
– Не иссякнут, гвелинка, и не надейся! – прошипела тонкогубая дамочка.
– Недобра к нам твоя сестра… – насупился великан.
– Молода еще, – будто извинился Галн.
Я вообще его не узнавала, – он будто ростом ниже стал, и глаза опустил, чтобы не встречать взгляда Старших Богов.
– А сам тряпье это древнее нацепил. Не чтишь нас, гвелин, ох, не чтишь, – проворчала старуха.
Я прижала домового к груди, сердце у того едва не выскакивало. А Лсух вообще спрятался за мою спину.
– Недосуг с вами болтать, а то бы мы развлеклись, – опять начала пузыриться лава на тонких губах. – Выслушай наш вердикт, гвелин!
Галейн упал на одно колено, как подрубленный.
– Заскучали мы в твоем убогом мирке. Размаху для наших забав не хватает. А ты, говорят, дорогу в иные миры нашел.
Взгляд гвелина был быстрым, но острее блеска стали.
– Так вы заманили меня в ловушку, о Мудрейшие из Древних?
– А это не твое дело – рассуждать, – в беседу встрял самодовольный великан. – Твое дело – радоваться, что волю Четырех можешь исполнить!
– А что еще бедному гвелину делать, как не радоваться прихо… воле Богов?.. – голос Гална зазвенел как струна, готовая порваться.
– И мы хотим попасть за Грань! – сказала старуха. – А иначе…
– Ой, что будет иначе! – даже развеселился щербатый тип. – Рассказать?
– Не надо. Прошу, о Хам!
И тут моя дочь – как прыснет!
Все взоры, конечно же, обратились к ней.
– А мне че за это будет? – неожиданно заявила Валюха. – Ваще-то главный проводник тут – я!
Я чуть за ремень не схватилась, хорошо, у меня его не было.
– А за «просто с фигой» я никого никуда не поведу! – подбоченилась моя дочь.
– Жадная людинка, – сказала старуха.
– Глупая людинка, – поддакнула дамочка.
– Наглая людинка… – нахмурился парень.
– Но смелая! – рявкнул вдруг великан.
По движению плеч гвелина я поняла, что у нас появилась надежда.
Боги заспорили на своем языке, будто шавки залаяли. А потом великан повернулся к Вальке, поигрывающей связкой ключей.
– И чего ты хочешь?
– Тык-с, чтобы шоколадки каждое утро на завтрак… обнов всяких… пару сундуков с драгоценностями всякими… – моя дочь явно издевалась.
Но Боги, видать, были туповаты, только кивали в ответ.
– Обратно власть над Фонархом, – быстро поправила дело Килхайна.
– И место в Круге Совета! – добавил ее брат.
Я хотела возмутиться, чего это они мой мир продают за какие-то пустяки. Но Хтойта когтями вцепился мне в запястье, и я проглотила возмущение.
– Но учтите, Великие Боги, дело не так просто, – Валюха вскочила на бортик фонтана и пошла по кругу, раскинув руки, как балансир. – Мы сами туда ходим раз в неделю, а уж вас провести…
Провести этих богов было все же не так просто.
– Хитрая маленькая людинка, а если мы прихватим твою мать в Харим? – прошипела эта стерва в желтом.
– А вот угрожать мне не надо. А то ведь я сюда наших Богов могу привести! – блефовала моя дочь почище Челентано. – А они у нас – у-у-у! Один Карабас-Барабас чего стоит… не говоря уж о Пиши-Читае!
Четверо переглянулись.
– Так вот! – закрепила Валька успех. – В полнолуние деревья Чащи откроют вам путь, и я расскажу вам ВЕЛИКОЕ ЗАКЛИНАНИЕ ПЕРЕХО-О-ОДА! А уж с нашими Богами сами потом разбирайтесь…
Боги были явно в замешательстве.
Гвелы молчали, будто воды в рот набрали.
– Подраться с тамошними богами – это дело! – наконец заключил парень в жестянках.
– Тогда до полнолуния. И не вздумайте нас обмануть… – прошипела дамочка.
– Или от Фонарха камня на камне не останется, – пригрозил великан.
– А уж что мы сделаем с вами? – старуха все была самой противной.
Они исчезли вмиг, как и появились.
Я открыла рот сказать свое веское слово, но Хтойта ударился оземь и, приняв свое истинное обличье, прижал палец к губам. Он кивнул Галейну и его сестре, и те присели на корточки, а потом белыми сенбернарами выбежали из зала.
– А вам, хозяюшки, пир на весь мир пора готовить! – заговорив голосом древесного духа, домовой подмигнул мне. – Валюшку чествовать!
И тут у меня окончательно «поехала крыша», по точному определению моей дочуры. В зале появились наши двойники – девочка в зеленом платьице и белобрысая дамочка, которой совсем не к лицу был желтоватый костюм.

***

Хтойта слушал, пригорюнившись; он подпер щечки лапками и чуть ли не слезу смахивал.
– Но как я-то попал в их ловушку! – Гвелин расхаживал по гостиной в такт стуку часов. – Как я мог быть так неосторожен!
– На ловушку непохоже… Просто неудачное стечение обстоятельств… – вздохнула старшая хозяйка. Она сидела на диване. А вот Валюшка и чужачка устроились на полу, прямо как дети.
Когда домовой привел хозяюшек под обличьем горных козочек в Волховин, Галн выхватил девочку из-за рамы и прижал к груди, как родное чадушко. А вот Варвара перебралась без помощи гвелина, но тот бросил на нее такой взгляд, что Хтойта мысленно лапки потер – слаживается дело, слаживается… может, придется еще внучат-малышат потетешкать. Любил домовой это занятие: люльку качать да козу-дерезу показывать…
Но сейчас домашний дух сидел, пригорюнившись.
– Валя, никогда больше не переступай порога картины! – строго сказал гвелин девочке. Та показала язык его спине.
– Так давно они у вас… хозяйничают? – спросила Варвара.
– Не так уж давно, по нашей памяти, они и прибыли… лет пятьсот назад… а натворить бед уже успели… так что мы и забыли времена до их Прихода…
– Я и вовсе не застала, – вздохнула Килхайна. Она потеряла свой надменный вид и казалась совсем девчонкой, такой ивушкой плакучей. – С рождения помню только вражду и раздоры. Мой народ За Степь ушел, туда руки Старших не дотягиваются пока…
– Да какие они Старшие! Сорванцы какие-то! – в сердцах вырвалось у домового. – Ремня на них нет!
Гвелы с привычной опаской взглянули наверх, потом грустно вздохнули.
– Ага, тины типичные! Децлы, одним словом! Особенно, этот, металлист в заклепках, – влезла Валюшка. – Исправительная колония по ним плачет.
– Это Хам, Власть Серебра. Великан – Хиос, Власть Камня, старуха – Хатум, Власть Воды… – начала пояснять гвелинка. – Не было там никакой старухи! – возразила девочка.
– Валя, – повернулся к ней Галн, – все видят богов по-разному. И истинного их обличья не ведает никто.
– А эта желтушная кто? – старшая хозяйка поджала губы.
– Хесис, Власть Солнца. На ее совести не одна засуха и голодный мор.
– И обмана они не прощают… Придется и тебе, брат, За Степь уходить, – сказала гвелинка печально. – Если успеем.
Галейн сел рядом с сестрой на пол и опустил голову. Домовой чуть слезу не пустил, хозяина жалеючи.
– А мы?
– А мы, дочка, – поднялась художница, – уедем домой и попросим Аделаиду Серафимовну сжечь эту чертову картину. У нас своих бед в мире хватает.
Когда она переглянулась с хозяином, у Хтойты даже сердце зашлось – это ж такую любовь сейчас порушат, может, и не осталось уже таких!
– Вы че, все с ума посходили?! – подскочила вдруг младшая хозяюшка. – А Лсух и его Чаща? А Фонарх?! Они же все уничтожат! Нет, те – балды, конечно, но тоже люди!
– А что мы сделаем, девочка моя? – поднял зеленые глаза гвелин.
– Бороться надо! Объединяться против этих гадов!
Ответом девочке было тяжелое молчание взрослых.
– А Старый, Старший Народец, что же ничего не подсказал? – поинтересовался домовой.
Красавица поднялась и начала разрезать остывавшую на столе пиццу, на которую давно смотрела голодными глазами Лейка. Кусочки колбасы тут же полетели кошке, и раздалось удовлетворенное чавканье. Если бы не оно, молчание было бы еще тягостнее.
– Извели они Старший Народ, – сказал Галейн наконец. – Первым и извели…
– Так это… нельзя нас извести, – прищурился Хтойта. – Усыпить можно, под замок запереть или слово заветное… А погубить!.. Нет, шалишь! – не на тех напали!
Лейка, налопавшись, прыгнула на стол, а уж домовой приглядел за тем, чтобы она стопку книг свалила. Толстый фолиант упал на ногу гвелину, и раскрылся аккурат на нужненькой странице – Хтойта чуть по пузику себя не погладил.
Взгляд Гална упал на желтый лист с буквами-миниатюрами (в виде этих… пиши-читаев… нет, тяни-толкаев) и оцепенел.
– Быть не может… – голос гвелина осип. – Смотри, Килайна!
Та обернулась, нагнулась с ножом в руках, и тот чудом не врезался в гвелинскую ногу.
– Где ты ее взял?!
– В библиотеке Волхва… Так, значит, это не ловушка? Значит…
– А че такое, че такое? – в младшей хозяюшке определенно сидела какая-то юла. – «Как изгнать Чужих Богов из своего мира», – прочитала она, подскочив к гвелину. – «Способ первый…» Ну, драконов у нас нет.
– Сто лет, сто с лишним лет я искал ее, я искал эту книгу! – Галейн задыхался от счастья.
Домовой не удержался и погладил себя по лохматой голове.
– Читай, читай! – воскликнула сестра гвелина.
И тот вслух начал зачитывать, с трудом разбирая строки, старинный текст.
А Валюшка пританцовывала за спиной Гална, то сдергивая клипсы с ушей, то цепляя их обратно.

***

Это было чистой воды безумием… я им так и сказала. Страх за Вальку, который держал меня с момента появления Четверки, усиливался с каждой минутой. Мне хотелось схватить дочку в охапку и бежать к автобусу – и пропади пропадом, и гвелы, и Фонарх, и весь их дурацкий мир, куда нас угораздило попасть! Вещи тоже, пропади они пропадом… кошелек только взять – и на автобус!.. Скорей, на автобус! А картину эту жуткую – в печку! Вот прямо сейчас в печку и бросить!!
– И свою картину оставишь? – глаза Гална смотрели мне прямо в сердце.
Свинство это – чужие мысли читать! Я ему там и заявила! И вообще много чего заявила!.. А он сгреб меня в охапку и держал, пока у меня слезы не кончились. Романтичности момента очень мешала Валька, обхватившая меня сзади за пояс и нывшая, как зубная боль:
– Мамочка, ну перестань… ну перестань, мамочка… Мы больше не будем, только перестань!..
И Хтойта гудел ветром в печной трубе:
– Хозяюшка, ты что? Да мы их одной левой! Не переживай!
В-общем, масса лишних свидетелей – и никакого удовольствия от объятий.
– Варварушка, я сам за нашу девочку переживаю. Но в Фонархе, знаешь, сколько…
– А вот на жалость давить не надо! – высвободилась я. – Ваши же Младшие Боги первыми откажутся.
Но они поняли, что сопротивление сломлено, и устроили бурные скачки с воплями. Хтойта прыгал мячиком.
– Только туда пойду я, а Валька останется на этой стороне!.. – поставила я единственное условие.
– Хорошо, мамуль, – сделала дочка честные глаза.
Поскольку, как выяснилось, без моей девицы вся эта авантюра попросту невозможна. Только она умела держать Зеркальную Связь между мирами. Она вообще много чего умела – просто Поттер в юбке какой-то!
Возможности свои дочь тут же и продемонстрировала.
Трехстворчатое трюмо было внесено в гостиную. А потом в нем стали появляться лица, нет, отражения в полный рост странных личностей. Они кивали на приглашение гвелина и шагали сквозь зеркальную грань, будто сквозь водопад.
Вскоре в гостиной собралась совсем не маленькая компания.
– Томаник, Бог Огней и Призывов, – представился первым юноша с лукавыми глазами. Его алая туника так походила на хитон, что выглядела вызовом. – Когда-нибудь меня назовут Трубачом…
– Бредегар Зачинатель, – как-то очень двусмысленно прозвучало имя бога с окладистой купеческой бородой.
– Арлангор Воитель, потом буду зваться Святым Рыцарем… – Вид у этого бога войны был, как у Пьеро без колпака.
Я поняла, что пиццы не хватит, и пошла стряпать пирог с картошкой и салом.
Боги были неприхотливы. Аст-Писец, подвижный, как броуновская молекула, бог Письмен и Языка, положил себе сразу два куска. А Харлам-Отшельник, детина, которому бы бурлаком работать, скромно взял серединку. А Ринт-Весельчак, бог Торговли, налегал на краешки, где тесто поднялось пышными боками.
От молока и «колы» боги тоже отказываться не стали.
– Эх, как встарь сидим! – радовался по-детски Ринт.
– Погоди, если все удастся, то посидим еще. У меня руки чешутся и винца подавить из плодов сахарных, и стройкой заняться, а то ведь все порушено! – строил планы Отшельник. – Только бы все удалось…
– А где мы еще найдем кого-нибудь из Старшего Народца? – сомневался Арлангор.
– Так это… я могу кузена свово из Калиновки кликнуть, – высунулся из-под стола Хтойта.
Домовому боги обрадовались как дорогому и давно потерянному дитятку. Они тискали его, как моя дочура – Лейку, умиляясь каждому его слову и подкладывая лучшие кусочки.
От имени гвелов собирались выступить Галейн с сестрой, мы с Валькой представляли людей, а Лсух уже подружился с Рябинчиком из нашего сада.
– Беда только в чем – если не успеем, как в прошлый раз, – расчесывал пальцами бороду Бредегар, – то все пропало. На сей раз Чужаки никого не пощадят.
Валька сидела на столе, скрестив ноги.
– А почему сказано: «Защита богов и ветров»? – провела она по строчке.
Молчание опять было весьма мрачным.
– Ветры почти сразу приняли сторону Тех, – наконец объяснил Ринт. – Придется вам надеяться только на нашу помощь.
– А в прошлый раз они не помогали? – Моя дочь теребила подол платья, что означало усиленную умственную деятельность. – Вот. Потому и не получилось. Нет, надо что-то придумать…
Я сгребла ее со стола и велела идти спать, а не лезть во взрослые разговоры. Но боги уставились на мою девочку, как на дельфийского оракула.
– Что придумать? – сказал за всех Трубач.
– А вот почему они на стороне Чужаков?
– Это выгодно, детка, – поднялся тяжеловесный Бредегар. – Четверо щедро платят за преданность.
– А если им предложить что-нибудь покруче? – Валька смотрела на богов снизу вверх, но явно ощущала себя равной им.
– Что предложить? – Аст, похоже, попросту телепортировался из угла в угол, так незаметны глазу были его движения. – Всё в руках Старших Богов. А мы нынче только у них на посылках!
– Ай, не всё, не всё! Ай, а меня-то они не увидели! Ай, обиталище-то укромное! Ай, забыл совсем, надыть туда бечь!! А то развалятся, кадавры эти!
Теперь и домовой заметался по гостиной ночным мотыльком.
– Кто?.. – пискнула я.
– Это я их так назвала, – спокойно пояснила моя дочь. – Помнишь, ты мне сказку про НУИНУ рассказывала?
Я села на диван и зажала ладони между коленями, благо, давно перебралась в джинсы.
А глаза Галейна засияли звездным светом:
– Дворец Герцогов? Неужели Ветры на него не прельстятся?
Боги уставились на него.
– Но право на него теперь получила твоя Наследница! – вернулась к Килайне насмешливость.
Все уставились теперь на Валюху. В глазах моего ребенка отразилась вся тоска по неразгаданным тайнам гвелинского жилища. Но Валька сказала твердо:
– Раз надо для дела!..
А я, между прочим, в родной дочери никогда не сомневалась.

***

Галейн подал руку сестре, и они поспешили во Дворец. Для любого взора, даже Четверки, по ступенькам вскарабкались две собаки – сильна была магия Старого Народца.
Но войдя, гвелы скинули обличье Оборотника, настолько давно забытое, что Галейн даже не сразу выловил из памяти слова.
Говорить, даже думать о том, что случится ночью, было бы большой неосторожностью.
Все должно было решиться этой ночью!
Гвелин в последний раз (он надеялся, что в последний!) обошел весь Дворец. Вскоре тому предстояло стать Обиталищем Ветров. Все было таким родным и знакомым с детства – Галерейный Зал, Радужный Мост, Изменчивая Беседка… В сокровищнице, более напоминавшей чулан, так редко сюда заходили, валялись даже вещицы Четверки. Тогда Чужаки еще заигрывали с гвелами!..
Галейн корил себя за утреннюю церемонию. Как он мог забыть, что Обычай велит Дворцу пускать на нее всех, даже тех, кого не желали видеть.
Он не желал их видеть никогда!
Килайна тоже бродила по залам с потерянным видом.
Вызывать Восемь Ветров было решено в самый канун Обряда Выдворения, чтобы в случае их отказа не пасть жертвой предательства. Но гвелин не сомневался в ответе жадных братьев.
Но как он ошибался в людях! Не только его приемная дочь, но и Варвара ни единым вздохом не пожалели об утрате богатства. Любой из жителей Фонарха удавился бы при мысли об утрате Сокровищ Дворца. Неужели и эти способны когда-нибудь стать такими же… светлыми, – выдохнул про себя Галейн.
– Твой ум занят мыслями об этой людинке… – засмеялась за спиной его сестра. – Так хороши ее объятья?
Вспомнив, как он утешал людинку, Галейн вспыхнул до кончиков волос неярким золотым светом. Его сердце больше не лгало самому себе.
– Она славная… – Улыбка Килайны была доброй, как в давние времена. – Жаль, они живут недолго…
В сокровищницу закатился рыжий кот с черными подпалинами на животе. Он чихнул от пыли и обернулся незнакомым духом.
– Хтойта просил помочь. Чего ж не помочь, коли дело на добро.
– А вы кто? – растерялась гвелинка.
– Банники – мы, а прозвание мое – Ухтыка. Но можно и Ухом величать. А где?..
Галейн прижал палец к губам.
– Молчу, молчу… Эх, благодать какая! – заложив мохнатые лапки за мохнатую спинку, банник вышел в зал. – Не хуже нашего Дома Культуры.
Гвелинка хотела фыркнуть, но потом с прежней учтивостью стала показывать гостю жилище.
Дворец два сенбернара и рыжий кот покинули только в сумерках.

***

Я расхаживала по кухне с неутомимостью маятника. Воображение рисовало всякие ужасы: эти типы схватили Галейна и выпытывают у него, как пройти к картине, нет, они решили вырубить Лсухову Чащу, нет, они…
– Мама, повтори заклинание! – потребовала Валька. Она уже нацепила свои привычные шорты, слегка шокировав тем Младших Богов.
Галн перед уходом заставил меня заучить две строфы певучих слов. Стихов я не учила с детства. Но эти легли в память навсегда.
Боги тоже волновались, а потому играли в кости. Ставки всё повышались.
– Ратную Гору!
– Зеленый Залив!
– А я ставлю Три Корабля и Старый Маяк в придачу!
Кости стучали по столешнице, и раздавался дружный вздох разочарования.
Наконец Хтойта, дежуривший у картины, влетел в кухню, как гелиевый шарик:
– Пора, хозяюшка! Удачи тебе! – и показал пальцами «козу».
– Ты чего?..
– Древний Оберег, должен помочь!.. – гордо сказал домовой и покатился мохеровым клубком.
У картины меня поджидал Галейн и я. Не в первый миг я догадалась, что под моим обличьем скрывается Килайна. Гвелинка серной перепрыгнула раму.
Супруг (иногда я мысленно его так называла) помог мне перелезть через темный багет, и вдруг подмигнул, будто прочитав мои мысли. А я показала язык (совсем мозги отключились от волнения).
Это хорошо, что в коридорчике было темно…
– Ну, вы скоро? – заглянул к нам Лсух.
Мы отпрянули друг от друга, как школьники.
– Вот дело сделаем, тогда и милуйтесь! – погрозил нам хвостом рыжий котяра.
А древесный дух уже тащил Гална за дом, где на самом краю Чащи, по слухам, находился подходящий круг из камней. Кот крался за нами бесшумно.
Валуны стояли по шести углам, а в центре круга была вытоптана трава. На этот пятачок и завел меня гвелин. Банник кашлянул и выпрямился в полный рост – рыжие космы торчали, как крашеная солома.
Лсух трепетал всеми листиками, хотя ветра не было. Галн присел перед ним и долго смотрел в немигающие глаза духа, пока тот не успокоился. А потом гвелин положил на землю большое зеркало.
Из него и появились Младшие Боги. Все приготовления к обряду проводились спешно и в полном молчании. Наконец боги, взявшись за руки, окружили нас, и мой гвелин вызвал Старшего Брата-Ветра.
– Рат!
Западный ветер оказался космат, как медведь гризли. Но ум его был острее скола льда.
– Вы опять за свое?!
Он летал над нами, хлеща своими порывами, как плетьми.
– Мы-то за свое, только и тебе в том выгода немалая, – начал торг Бог Торговли.
– Да что у вас есть-то, жалкие божишки? – хохотал Западный ветер.
– Мой Дворец, – спокойно ответил Галейн. – Ты и твои братья поселитесь в нем навеки.
– Двор-е-е-ец?.. – ветер сразу стих.
Торг с его братьями закончился столь же быстро. Гибкий красавец Роув, ветер Востока, ленивый, как коала, Северный ветер Рип, их ближайший товарищ, Северо-Восточный Рёк, ветер Юго-Востока Рым и все их собратья носились по кругу за внешней границей валунов. Рат прикрывал нас сверху.
Только тогда Галейн позвал в зеркале мою дочь. Валька с гвелинкой, Хтойтой и гибким древесным духом стояли в похожем круге, только вместо валунов были груды кирпича.
– Есть коннект! – радостно отозвалась моя красавица. – Мы тут на стройке, народу никого, не помешают. Давай, Галн!
Гвелин пропел свою часть заклинания медленно и торжественно. Зато я, ощутив пожатие его руки, протароторила свою, словно торопясь получить пятерку у доски. Банник мурлыкал неразборчиво, но напевно и ласково.
Настала очередь Килайны.
– Мы изгоняем из нашего мира Чужаков, Четырех, Старших Богов, – гвелинка начала перечислять их имена и титулы. – Мы изгоняем их навсегда!
– В мир, где их перевоспитают и сделают хорошими, – в моей Валюхе был неиссякаемый запас пацифизма и добролюбия. – Тары-бары, растабары, фундуклей и сундуклей!
– Снип-снап-снурре, пурре, базилюрре… – заунывно завыл Хтойта.
Я чуть не прыснула снова, вспомнив глаза Гална и его возглас: «Это самое волшебное заклинание вашего мира?»
– Крибле-крабле-бумс! – закончил домовой.
Заканчивать обряд предстояло древесным духам. И тут я увидела мучительную боль в глазах Лсуха.
– Березки… они ломают мои березки…

***

Лсуха пробирала внутренняя дрожь. Он запрещал своим листикам трепетать, но сок в веточках забродил от волнения. Гвелин был таким чутким и добрым, он помог древесному духу унять страх, и нельзя, нельзя было порушить доверие!
Лсух взялся за руку людинки, а вторую подал чужому духу с непонятным запахом старых березовых веток… будто их грели, мыли и снова сушили, непонятно зачем…
И все началось хорошо. Галн сказал свое слово, и Варвара ничего не перепутала.
А потом появились они, Чужие Боги! Они попытались проломить защиту Ветров, и им почти удалось это, потому что…
Предательство, страшное предательство! – снова задрожал Лсух всеми веточками. Рюнис, Северо-Западный ветер расхохотался вдруг и взлетел от своего камня с криком:
– Дурачье! Теперь все будут чтить только меня, Великого Рюниса, преданного Четырем! А вас забудут навеки! Только пески и камни будут слушать ваши песни!
Теперь Чужие Боги взялись за Девятерых. Но Создатели стояли насмерть.
А Хтойта уже произносил Великое Волшебное Заклинание Земли. И оставалось совсем немного…
В этот миг Лсух услышал крик о помощи. Чужаки с помощью Ветра-Предателя (да будет навек проклято его имя!) ломали его березки!.. его белые деревца!.. Каждое из них Лсух вырастил из летучего семечка, поливал дождевой водицей, сберегал от…
А сейчас они кричали о помощи!
Древесный дух чуть не бросился к ним, но услышал тихий Варин голос:
– Лсух, ну, пожалуйста… помоги нам… Они же иначе все деревья погубят…
И Лсух запел свою часть заклинания… всхлипывая… понимая, что не успеет спасти всех…
А потом Рябинчик с того конца миров закончил:
– Да будет так!
И стало тихо. Совсем тихо. Лсух даже слышал ток своих соков.
А потом раздался вопль Рюниса:
– Бросили! Предали! Сбежали!
Бредегар выпустил руки своих товарищей и погладил седую бороду:
– Вот и всё.
А когда гвелин со всех ног бросился к березовой рощице, древесный дух понял, что для его погибших деревьев появилась надежда.

***

Я ничего не поняла в первый миг.
А потом их главный бог сказал:
– Вот и всё.
А Галн куда-то побежал. А банник вздохнул:
– Так я домой тогда!
И сиганул прямо в зеркало.
И Лсух куда-то побежал.
А Девятеро Богов уселись в траву, и вдруг начали плакать. Ринт уткнулся в колени, Томаник беззвучно всхлипывал, глядя на почти полную луну, Харлам-Отшельник утирал крупные прозрачные слезы.
Я же, как идиотка, ходила между ними, и, похлопывая их по спинам и плечам, успокаивала:
– Вы чего, ребята? Все же кончилось! Радоваться надо!
– А мы и радуемся! – взрыдывал Аст.
Даже Бредегар отвернулся.
А потом я увидела, как от дома несется Валька с серым котом на руках.
– Че? Получилось?
Боги перестали плакать, как по команде. Теперь на их лицах сияли улыбки, словно на заказ.
А Галн где?!
– Деревья лечит. Чем им, гвелам, еще заниматься, – рассмеялся Трубач. – Тебя проводить к нему?
– Еще чего не хватало! – возмутился Хтойта, спрыгнув наземь. – Дитяте смотреть на порушенный лес! У нее будет эта… психологическая трамва!
– Травма, – машинально поправила я.
Из темноты выступил, покачивая бедрами, Восточный ветер.
– Я не понял. Сделка в силе?
Боги покосились на него, но промолчали.
– Конечно, – ответила моя дочь и сняла с пояса серебряные ключи. – Идите и живите! Герцоги Пограничья всегда держат слово!
– Хорошо сказано, девочка, – из темноты появилась и Килайна. – А тебе мы отдадим Воздушный Замок. Играйся, пока не выросла. – Она обернулась и властно крикнула в воздух. – А твое имя, Рюнис, будет проклято навеки! – И после этого добавила буднично: – Пойду, брату помогу. До утра один не управится…
– И-эх, товарищи мои, – сказал Арлангор, – это сколько же нам трудов предстоит!
– Ничего, за пару веков управимся, – ответили остальные боги почти хором.
Хтойта поглядел на них и проворчал:
– Сначала Старший Народец разыщите! Трудяги мне нашлись… Без нас какие же труды!
А они на него не рассердились. Наоборот, резко озаботились поиском домовых и прочих местных духов.

***

Хтойта был доволен – все шло ладно да складно. И березовую рощицу подняли, хотя некоторые деревца были с корнем выворочены, и хозяева друг на друга наглядеться не могут, только что за руку не держатся.
Но вот младшую хозяюшку надо бы чем-то занять, а то дело до внуков не доберется… Где же это видано – ребенок всё при матери да при матери! Вот и сейчас… на дворе уже смеркается, а Валюшка всё рисует, язык от усердия высунула. То бывало – в дом не загонишь, а теперича из дома не выгонишь. А хозяева сидят с книжками по углам и только переглядываются.
Домовой шлепнул в ладоши, топнул в подошвы, ухнул седым филином:
– А что, Валюша, давно мы Лсуха не видали?
– Утром, – не поняла его девочка. – Он всё березки свои обихаживает, ни о чем больше не говорит.
– Так пойдем братьев моих поищем, домовничих.
– Боги же сказали, что найдут сами, – хозяюшка поболтала кисточкой в банке. – Лучше вон воду смени…
Хтойта послушно заменил бурую жидкость в банке чистой (дело нехитрое, «телепортация» по научному называется), и Валя начала рисовать снова.
– Ты бы хозяину хоть картину, что ли, показала… – домовой многозначительно кивнул художнице на мансарду.
– А я сама вчера показала! Мам, только не сердись, – подняла голову девочка. – Галн говорит, что ты – талантище! Еще немного, и начнешь двери в другие миры рисовать!
– Вот спасибо на добром слове, – отозвалась старшая хозяйка из-за книги, которую не перелистывала уже минут десять.
Гвелин свою книжку листал, но вид у него был очень рассеянный.
Хтойта решил пойти на крайние меры.
– Ой-ой-ой! В боку закололо! Ой-ой-ой! Воды из старого колодца надо бы!
Сказочку о том, что воду должны вытащить детские руки, а иначе не будет в ней никакой волшебной силы, Валюшка проглотила, ни в чем не сомневаясь (все же дитя еще малое…).
И даже сандалий не обула. И то верно, босиком по траве здоровее будет.
Сам домовой призадержался, услышал тихое:
– Да ты что? Они же сейчас вернутся!
И веселое:
– За час с лишним ручаюсь. Хтойта горазд на всякие выдумки, поди, задержит… – и совсем тихое: – …любимая…
Только после того домовой покатился кубарем к картине.
В саду было нежарко, хотя последние лучики солнца еще светились сквозь темно-зеленую листву старых вишен. Волховин больше не был привязан к Дворцу, и гвелин устроил его на вершине холма между двух широких рек. Закат догорал фиолетовыми полосами.
Валя, пыхтя, вытащила из колодца ведерко с холодной водицей. Домовой пил долго, отдуваясь и приговаривая:
– Эх, хороша! Колодезная любую боль унимает! А все потому, что из самой земли!
Девочка сидела в траве, обхватив загорелые и обветренные коленки руками.
– Хтойта, а куда мы этих… Четырех отправили? А вдруг они и там безобразничают, людям жить не дают?..
– Не безобразничают, некогда им! – обмолвился домовой, не подумавши своей кудлатой головенкой.
Валюша вцепилась в него, как рак в старую коряжку.
И пришлось Хтойте дунуть на воду.
В ней перестали отражаться ветки вяза, а появилась светлая классная комната. За партами сидели Старшие Боги и, высунув языки от усердия, выводили замысловатые буковки с множеством завитков. Потом по резкому звуку свистка все четверо встали и, выйдя в проход между партами, начали делать зарядку.
– Не ленитесь, не ленитесь! – сурово звучал женский голос. И в зеркале появилась великанша в сюртуке и черной юбке. Боги были по пояс классной даме. – А после чистописания сегодня урок труда! Ручками, ручками будете копать грядки! Ученица Хесис, ниже, ниже нагибайтесь! А то останетесь без обеда!
Вода опять потемнела.
А хозяюшка упала на спину – и давай хохотать, ногами в воздухе болтать!
– Как она!.. хи-хи-хи! А они!.. ха-ха-ха!
И потом до самой ночи домовой и девочка бегали по саду и играли в прятки-догонялки. А уж когда Валя впервые увидела фейечку (легкокрылое создание в розово-голубом платьице), восторгам не было конца. И загонять ребенка домой в первом часу ночи пришлось чуть ли не ремнем.
Старшая хозяйка, чьи щеки пылали румянцем, так и пригрозила:
– Сейчас ремень возьму!
А хозяин подхватил дочку на руки и потащил умываться да зубы чистить (и без разговоров!). А разговоров больше и не было, потому что Валюшка спала уже, когда ее уносили спать в кроватку на мансарде.
Но Хтойта, глядя на синие звезды, всё равно мурлыкал колыбельную – чтобы не разучиться, и чтобы дурные сны дитятку не докучали.
Звезды иногда падали, но домовой всё не успевал загадать желание.

***

Проснулась я от вежливого стука в дверь. Галн рядом перевернулся и заявил сонно:
– Убирайся на Шалый Берег, Томаник! Спим мы!
Но я спешно начала искать халат и тапочки.
Бог Огней и Призывов сидел на кухне и потягивал мой вишневый сок.
– Я предупредить хотел… Родственнички твои вернулись. А они у тебя – у-у-у!
– Какие родственнички?.. – спросонья я никак не могла собрать волосы в узел.
– Ты же супруга Галейну? Супруга. Значит, это теперь и твои родственнички. А они у вас – у-у-у!
Судя по хитринке в глазах бога – у-у-у, какие теперь будут у меня родственники.
– И че делать?
Трубач пожал плечами.
– Веселиться. Что еще гвелам делать?..
Галн обнял меня сзади, и я снова смутилась.
– Так, а что же сыну вашему дарить?.. – поскреб бог щеку. – Учтите, наши дела в разоре, и много мы не…
Гвелин расхохотался.
– Какому сыну? – после такой ночи я была дура-дурой. И Галейн пояснил мне это на ушко.
– А он откуда знает? – покосилась я на свой живот.
– Бог все-таки! Ну что, пошли с моими сородичами знакомиться. Они у меня – у-у-у!
Разноцветные шатры раскинулись по берегам обеих рек – Быструхи и Заливистой. Меж шатрами летали (я так и подумала сначала, что они летают, а не ходят!) ослепительно галантные кавалеры и упоительно прекрасные дамы.
У-у-у, какие это были родичи!
Естественно, у меня сходу появился комплекс неполноценности. Да и не заметили меня, вроде бы… Все к Галну кинулись – обнимали, расспрашивали… А мне незаметно подставили креслице, пододвинули столик с моим любимым черным виноградом. Разве ж я могла устоять?
Звучали арфы, пели флейты, веселились тамбурины (ну, это я потом узнала, что тамбурины). Все разом распевали и танцевали, ухитряясь не превратить это в какофонию!
Ягоды светились черным янтарем на солнце, и все не кончались…
А потом началось и вовсе что-то невообразимое. Танцы понеслись и по земле, и на небесах, будто кто-то завел хоровод с облаками. Те летали в небе, а гвелы с гиканьем скакали между шатрами.
У-у-ух, какие были у меня родственнички!
Вообще, я считала Гална серьезным чело… тьфу, гвелом! А тут… скачет, как ребенок… Кстати, а где мой ребенок? Только я об этом подумала, как Валюха скатилась с холма вместе с домовым.
Я испугалась, что Хтойту затискают.
А уж дочку мою приняли с таким воодушевлением, что впору было бояться, как бы реки не вышли из берегов.
А потом все погрузились на корабль из белого дерева, который все величали Воздушным Замком, и полетели невесть куда. У меня и так-то плыла голова, а тут вообще все перед глазами закачалось. Но Галейн крепко придерживал меня рукой, чтобы я не свалилась с его плеча.
А оказывается, домовничих держали в плену в Серебряных Горах! К счастью, с ними ничего не случилось, они просто спали крепким сном, пока их не разбудили Младшие... нет, теперь Единственные Боги.
У меня зарябило в глазах от обилия сереньких, рыжих и черных клубочков шерсти.
Гвелы спрыгнули к ним, и Корабль-Замок сразу уменьшился до небольшой яхты. Я же обнаружила на борту всех Девятерых Богов, которые с самым серьезным видом разглядывала глянцевую книжку с картинками.
– А куда гвелы ушли? – спросила я у Гална.
– Духов разносить по миру. Сами-то не дойдут, ножки после сна слабенькие…
Хтойта мурлыкал котом на коленях моей дочери. Валька сидела в каюте за столом с богами тоже разглядывала иллюстрации.
– А они что делают?
– Книгу Судеб читают… – начал мой гвелин.
– Безобразие!!! – гаркнул вдруг Зачинатель.
– А че такое? – ребенок развернул к себе Книгу Судеб весьма бесцеремонно.
- Мы должны были впоследствии стать «Девятью Святыми, весьма почитаемыми в храмах». А тут что написано! – Аст тоже был крайне возмущен.
Валюха провела по строчкам:
– «А боги будут жить среди людей, ничем не выделяясь…» А что, неплохой у сказочки конец? Аст, вот на фига тебе эти храмы? Ну никакой же свободы личности!
– Ни выпить, ни закусить! – поддержал Трубач. – А мне вообще никогда не нравилась идея этой… Единой Религии! Зачем людям голову морочить!
– Чтобы они росли духовно! – возразил Харлам. – Чтобы больше на свои силы надеялись!
И тут боги заспорили. И спор, видимо, был давний. На столе каким-то чудом материализовались кувшины с вином и миски со всякой снедью. Я с удовольствием присоединилась к трапезе, особо налегая на телятину с чесноком. Одним виноградом сыт не будешь… Дочь есть отказалась, чистосердечно признавшись:
– Я у гвелов конфет облопалась!
А потом я нашла их с Галном на палубе. Мимо проплывали радуги и облака.
– Слушай, Галн, если у вас есть Старший Народ, вы и люди, то и у нас должны быть?
– Наверно.
– А у нас гвелов нет. Давай искать!
– Давай! – легкомысленно отозвался мой супруг, не понимая, в какую авантюру ввязывается.
– А если можно ходить из моего мира в твой, то и в другие можно… Давай пойдем!
– Давай!
– А если…
– Хватит! – решительно сказала я. – Хватит с меня приключений!
– Мам, ну это так интересно!..
Гвелин чуть втянул голову в плечи, но ответил:
– Варварушка, уж лучше я буду за нею приглядывать, чем она сама…
– А за тобой кто будет приглядывать?
На это им возразить было нечего.

***

Август приближался к середине, когда городские наконец съехали с дачи. Вроде, и никаких хлопот от них, но… то двойная радуга в небе, то еще что…
Зато вернулась старая хозяйка. Она даже появлялась разок в сельпо на своих костыльках.
И вот однажды утром калиновские торговки увидели, как к автобусной остановке спешат четверо – художница со своей треногой, ее дочка с лукошком, откуда выглядывали желтая и серая кошачьи мордочки, а за ними хозяин их, Галейн, тащил на спине огромный ящик, похожий на дверь. Провожала их пожилая женщина в пенсне.
Около автобуса они долго прощались и обнимались.
– Спасибо вам огромное, Аделаида Серафимовна! И за подарок, и за всё! – причитала художница через слово.
– Он вам нужнее, деточка… о чем тут говорить?..
Наконец шофер загудел недовольно.
И калиновские, глазевшие на расставание, начали загружать в брюхо автобуса свои ведра с помидорами.
На сей раз Варваре не понадобилась чужая помощь. Ее супруг и ящик внес (видать, это картина ейная, смекнули торговки), и треногу затащил, и ей руку подал.
Девочка гладила серого кота, глаза у которого были ну совершенно очумелые. Лейка же расхаживала по салону с самым хозяйским видом и обнюхивала подозрительно ножки сидений. Наконец все устроились. И автобус запылил по дороге в город.
Вот и водокачку миновали, и дом культуры. Два часа пыльной дороги, на которой был известен калиновским каждый куст, потянулись с монотонностью столбов за окном. Кто-то уже пристраивался вздремнуть, кто-то достал газетку, но большинство пассажиров поглядывали с интересом на художницу и ее семью.

***

Я смотрела в окно, где мелькали березовые рощицы. Все, что произошло в Калиновке и ее, скажем так, окрестностях, казалось бы мне сном, если бы не четкий профиль Гална напротив. Он шушукался с моей дочкой, и они чему-то пересмеивались.
А еще Хтойта смотрел на меня шалыми глазами. Пришлось забрать его на колени и гладить пыльную пушистую спинку.
И еще этот ящик…
А свою картину с мостами и шпилями я оставила Аделаиде Серафимовне, чтобы хоть как-то отдариться за... Н-да, и теперь эта дверь в Галейнов мир будет торчать у нас в спальне? Но в прихожую ведь ее вешать в конце концов. Я прикинула – а если переставить мебель в кухне?.. Точно, только надо вынести в прихожую стиральную машинку.
Валька снова хихикнула и вдруг запела – сперва себе под нос:
– Спроси у жизни строгой…
Но когда Галн подхватил второй куплет, голос дочки окреп:
– Забудь свои заботы, падения и взлеты!
Не хнычь, когда судьба ведет тебя не как сестра.
Но если с другом худо, не уповай на чудо,
Спеши к нему, всегда иди дорогою добра.
Автобус за моей спиной замер.
– Потише! – одернула я Вальку. – Люди отдыхают, а ты…
– А чего им отдыхать-то? – обернулся шофер. – Ну-ка, дочка, спой еще. А то у меня радио сломалось. А так все веселее дорога будет!
Валюха откашлялась и начала:
– Ничего на свете лучше не-е-ету…
Мой гвелин знал уже и эту песню.
А вскоре эта красавица стояла в проходе между сиденьями и дирижировала внезапно образовавшимся хором:
– Нам любые дороги доро-о-оги!..
Галн с удовольствием изобразил крик осла.
Когда кончилась эта песня, кто-то вспомнил:
– От улыбки хмурый день светлей…
Городская остановка была пустынна. Ветер сметал с бетона обертки от «чупа-чупсов», катал пластиковые бутылки. Галейн помог калиновским выгрузить их баулы с овощами и грибами. И все долго прощались и обнимались.
– На следующее лето обязательно приезжайте! Как же вы без вас! – причитала тетя Саня.
Наконец торговки поспешили к ПАЗику, идущему на базар.
Гвелин огляделся, нахмурился и подмигнул серому коту. Закружился крохотный вихрь. И вскоре вместо мусора на бетоне появилась гроздь воздушных шариков, которые Галн, подпрыгнув, прицепил к расписанию автобусов.
– Ну начина-а-ается… – укоризненно сказала я.
– Трансгрессия в действии! – домовой перекинулся из кота в серую дворнягу.
Я испуганно оглянулась, к счастью, нас никто не видел.
– Трансмутация… – заумно поправила Валька.
– Перевоплощение, – улыбнулся гвелин.
– Умники! – сказала я. – И умницы! Вещи берите, а то на автобус опоздаем. Кстати, Галн, ты уже задумывался, чем ты будешь кормить свою семью и детей?
Подразумевалось – вместо того, чтобы фокусы показывать...
– Ну-у-у… – сказал Галн, пристраивая картину на спину, – я, например, могу работать носильщиком.
– Не, мы откроем турфирму «Дверь в Волшебные Страны»! – дурашливо предложила моя дочь.
Серый пес высунул язык.
А Лейка запрыгнула в лукошко и устроилась спать.
10.08.05. – 13.09.05. – 21.09.05.
©Иллюстрации Марии Герасимовой

Сайт создан в системе uCoz