Чарльз Александр Истмэн
Индейская душа
У нас не было храмов или святынь кроме самой природы. Будучи естественным человеком, индеец был очень поэтичен. Он посчитал бы кощунством строить дом Тому, Кого можно встретить наедине (с глазу на глаз) в таинственных тенистых приделах первобытного леса, или на освещенной солнцем груди девственных прерий, на головокружительных шпилях и башенках голой скалы, и - вон там! - в сверкающем драгоценностями своде ночного неба! Он облачает Себя в легчайшую пелену облаков, там на границе видимого мира, где наш Прадед Солнце разжигает свой вечерний походный костер. Он мчится верхом на суровом северном ветре, или дышит Своим духом в ароматах южного воздуха, чье боевое каноэ стремглав несется по величественным рекам и озерам, - и Он не нуждается ни в каком меньшем соборе!
Это уединенное общение с Невидимым, которое было самым высоким выражением нашей религиозной жизни, частично передано в слове «хамбедей» (буквально «религиозное чувство») переводилось по-разному – «пост» или «сновидение». Но лучше объяснить его как «сознание божественности». Первый «хамбедей», или религиозное уединение, отмечало эпоху в жизни юноши, которую можно сравнить с конфирмацией или обращением в опыте христианства. Очистив себя сначала в паровой бане, и отбросив как можно дальше все человеческие или плотские влияния, молодой человек разыскивал самую благородную высоту, занимающую командное положение в окрестностях. Зная, что Бог совсем не ценит материальные вещи, он не брал с собой ни подношений, ни жертв, кроме чисто символических - красок и табака. Желая предстать перед Ним в полном смирении, юноша надевал только мокасины и набедренную повязку. И в торжественный час солнечного восхода или заката он вставал, глядя на красоту земли, перед лицом «Великой Тайны», и оставался, обнаженный, прямой, молчаливый и неподвижный, под стихиями и силами Его армий, в течение ночи и дня, или двух дней и ночей, но редко дольше. Иногда он пел гимн без слов, или предлагал церемониальную «священную полную трубку». В этом священном трансе или экстазе индейский мистик находит свое высочайшее счастье и движущую силу своего существования. |
Красный человек разделил ум на две части, - духовную и физическую. Первый - чистый дух, занятый только сущностью вещей, и его индеец стремился усилить духовной молитвой, когда тело подчинено постом и лишениями. В этом типе мольбы не было просьбы об удаче или помощи. Все дела личной и эгоистичной заботы, успех в охоте или войне, помощь в болезни, или скудости любовной жизни, отсылались на план низшего или материального ума, и все церемонии, амулеты, или чары, предназначенные обеспечить удачу или предотвратить опасность, были признаны исходящими от физического «Я».
Ритуалы физического поклонения также были полностью символичны, и индеец не больше обожествлял Солнце, чем Христианин - Крест. Солнце и Земля, очевидным иносказанием содержащие поэтической метафоры, едва ли больше чем научной правды, были на его взгляд родителями всей органической жизни. Солнце, как вселенский отец, дает оживляющий порядок в природе, а в терпеливой и плодотворной утробе нашей матери, Земли, скрыты зачатки растений и людей. Поэтому наше почтение и любовь к ним было по-настоящему богато поэтичными образами, подобно нашей любви к нашим прямым родителям, и с этим чувством сыновнего почтения к старшим было соединено желание обратиться к ним, как к родителям, чтобы получить деланные для нас добрые дары. Это - материальная или физическая молитва. Стихии и величественные силы в природе, Молния, Ветер, Вода, Огонь, и Мороз, с благоговейным страхом почитались мистическими, но всегда вторичными или промежуточными по сути. Мы полагали, что дух охватывает все мироздание, и что каждое существо обладает душой в той или иной степени, пусть душа и не всегда осознает себя. Дерево, водопад, медведь гризли, каждый был воплощенной силой и предметом почитания. Индеец любил входить в понимание и духовное общение с его братьями из царства зверей, чьи бессловесные души носили для него ту безгрешную чистоту, которую мы приписываем невинному и неответственному ни за что ребенку. Он верил в их инстинкты, как в мистическую мудрость, данную свыше; и когда он скромно принимал добровольную, по общему мнению, жертву их тел, чтобы поддержать собственное, он воздавал должное их духам в предписанных молитвах и приношениях. |
В раннем христианстве, несомненно, многое призывало человека к этому, и суровые слова Иисуса к богатым и о богатых были бы всецело понятны индейцу. Однако, религия, которая проповедуется в наших церквях и соблюдается нашими прихожанами, с ее элементом показушничества и самовозвеличивания, ее активного прозелитства, и открытого презрения ко всем религиям, кроме самой себя, была долгое время крайне отталкивающей. Простой ум индейца считал профессионализм проповедника, оплаченного увещевателя, и денежная церковь, недуховными и неназидательными, и лишь когда его дух был сломлен, а моральные и физические устои подорваны торговлей, завоеванием и спиртными напитками, христианские миссионеры добились какой-то реальной власти над ним. Это может показаться странным, но воистину гордый язычник в тайниках души презирал добрых людей, прибывших просветить его и наставить на путь истинный!
Но эта публичность и фарисейство были не единственными элементами чужой религии, оскорблявшими красного человека. Ему казалось отвратительным и почти невероятным, что среди этих людей, претендующих на превосходство, много атеистов, даже не пытавшихся исповедывать национальную веру. Мало того, они не только не исповедывали ее, но пали столь низко, что оскорбляли своего Бога непристойными и богохульными речами! На нашем языке Его имя даже с предельным почтением никогда не произносили громко, но еще реже с легкостью или непочтением. |
Индеец был религиозным человеком с утробы матери. С момента, когда она объявляла о факте зачатия, до конца второго года жизни, который обычно был периодом кормления грудью, полагали мы, духовное влияние матери значило больше всего. Ее отношение и тайные размышления должны были по капле вливать в восприимчивую душу будущего ребенка любовь к «Великой Тайне» и чувство братства со всем мирозданием. Молчание и уединение были правилом жизни для будущей матери. Она с молитвою бродила в тишине великих лесов, или по лону нехоженой прерии, и ее поэтический ум рисовал предстоящее рождение ее ребенка как появление человека-созидателя - героя, или матери героев; мысль возникала в девственном дыхании первобытной природы и продолжала грезить в тишине, нарушаемой только вздохами сосны или волнующим оркестром отдаленного водопада. И когда день дней в ее жизни наступает - день, когда появляется новая жизнь, чудо, создание которого поручается ей, она не ищет помощи людей. Она воспитывает и готовит свои тело и ум для самой священной, какую она могла вспомнить, ее обязанности. Испытание лучше встретить одной, где никакие любопытные или жалостливые глаза не смущают ее; где вся природа говорит ее духу: «Это - любовь! Любовь! Исполнение жизни!» Когда священный голос приходит к ней из тишины, и пара глаз смотрит на нее в глуши, она знает с радостью, что хорошо исполнила свою роль в великой песне создания! Теперь она возвращается в лагерь, неся чудесный, священный, самый дорогой сверток! Она чувствует ее покоряющее тепло и слышит его мягкое дыхание. Это - все еще часть ее, поскольку оба кормятся одним и тем же ртом, и даже взгляд возлюбленного не может быть слаще, чем его глубокий, доверительный пристальный взгляд. |
В возрасте около восьми лет мальчика передают отцу для более спартанского воспитания. Девочка же с этого времени находится больше под опекунством ее бабушки, кто считается самым достойным защитником для девушки. В самом деле, основным трудом и бабушки и дедушки было знакомить молодежь с национальными традициями и верованиями. Их предназначением было с достоинством и властностью повторять освященные временем истории, чтобы молодые наследовали хранимую мудрость и народный опыт. Старики посвящали себя служению молодым, как учителя и советчики, а молодежь в свою очередь платила им любовью и почтительностью. Старость была у нас в какой-то мере самым счастливым периодом в жизни. Прожитые годы принесли с собой свободу не только от бремени трудных и опасных задач, но и от тех ограничений традиций и этикета, которые неукоснительно соблюдались всеми остальными. Никто, кто был знаком с индейцем в его доме, не сможет отрицать, что мы - вежливые люди. Как правило, воин, вселявший величайший ужас в сердца своих врагов, среди семьи и друзей был образцом мягкости и почти женской утонченности. Мягкий, низкий голос считался превосходным как для женщины, так и для мужчины! При вынужденной тесноте жизнь в палатке скоро стала бы воистину невыносимой, не будь этих бессознательных сдержанности и такта, этого неизменного уважения к установленному месту и имуществу другого члена семейного круга, этого обычного порядка тишины и этикета. |
Говорят, что положение женщины - тест цивилизации, в таком случае положение наших женщин было прочно. В них облекался наш эталон морали и чистоты нашей крови. Жена не брала имени мужа, и не входила в его род, а дети принадлежали роду матери. Вся собственность семьи принадлежала ей, наследование велось на материнской линии, и честь дома была в ее руках. Скромность была ее лучшим украшением, поэтому молодые женщины были обычно молчаливы и застенчивы; но женщина, достигшая зрелых лет и мудрости, или показавшая особую храбрость в трудной ситуации, иногда приглашалась заседать в совете. Она без споров руководила в своих владениях, и была для нас цитаделью моральной и духовной силы, пока не пришел в наши края белый, солдат и торговец, кто крепкими напитками разрушил честь мужчин, и через власть над никудышным мужем купил добродетель его жены или его дочери. Когда пала она, вместе с нею пал весь народ. До того, как эта беда пришла к нам, Вы нигде не нашли бы более счастливого дома, чем созданного индейской женщиной. В ее личности не было ничего искусственного, и так же мало неискренности - в ее характере. Ее раннее и последовательное воспитание, ясность ее призвания, и, прежде всего, ее глубокая религиозность давали ей силу и уравновешенность, которые не смогла бы победить обыденная неудача. |
В жизни индейца была только одна неизменная обязанность, - обязанность молитвы, ежедневного обращения к Невидимому и Вечному. Ежедневная набожность была ему необходимей ежедневной еды. Пробуждаясь на рассвете, он надевает мокасины и спускается к воде. Здесь он бросает пригоршни чистой холодной воды себе в лицо, или окунается целиком. После купания он встает лицом к наступающему рассвету, лицом к солнцу, когда оно пляшет на горизонте, и предлагает свое безмолвное моление. Его супруга может предшествовать или следовать за ним в своей набожности, но никогда не сопровождает его. Каждая душа должна встретить утреннее солнце, новую, душистую землю, и Великое Молчание в одиночестве! Всякий раз, когда в ходе ежедневной охоты красный охотник встречается с картиной, поразительно красивой или возвышенной - черная грозовая туча с блистающей аркой радуги над горой; белый водопад в сердце зеленой теснины; обширная прерия, с оттенком кроваво-красного заката - он останавливается на миг в благоговении. Он не видит необходимости выделять один день из семи, как священный, для него все дни - Божьи. Каждый поступок его жизни, - в самом настоящем смысле религиозное действие. Он видит дух во всем мироздании, и верит, что получает от него мистическую мощь. Его уважение к бессмертной части животного, его брата, часто заводит его так далеко, что он с роскошью выкладывает тело своей дичи и украшает голову символическим рисунком или перьями. Потом он стоит перед ним в молитвенной позе, подняв полную трубку, в знак того, что он освобождает с честью дух своего брата, чье тело заставила его взять нужда ради поддержания собственной жизни. Когда все поели, женщина бормочет слова благодарности, опускает котел; это выполняется так тихо и ненавязчиво, что незнакомый с обычаем, будет не в состоянии уловить шепот: «Дух, отведай!» Когда ее муж принимает кубок или тарелку, он тоже бормочет свою благодарность духу. В старости он любит показать, как выражает благодарение. Он отрезает наилучший кусочек мяса и бросает его в огонь – самую простую и воздушную стихию. |
Торговцы пушниной, священники «Черные Одежды», военные, и наконец протестантские миссионеры, были людьми, начавшими разрушение индейских народов и ниспровержение их религии; примерно семьдесят пять или сто лет назад они принудили эти племена перейти к жизни в резервации. У нас нет достоверных знаний об этих племенах до переходного периода, когда виски и торговля уже развратили их родные идеалы. В эпоху реконструкции они изменяли свои обычаи и верования непрерывно, создавая своеобразную смесь христианства с языческими суевериями, и дополняя старый фольклор неузнаваемыми библейскими историям, подаными с индейской точки зрения. Даже на их музыке сказывается влияние католических гимнов. Большинство материала, собранного современными наблюдателями, неизбежно имеет разнородный характер. Примечательно, что первым эффектом от встречи с белыми было усиление жестокости и варварства, возрастание темных теней в картине! Именно поэтому «Пляска Солнца» индейцев равнин, наиболее важная их общественная церемония, была извращена, ею стали злоупотреблять, пока она не стала ужасным проявлением варварства, и в результате была запрещена правительством. В старые времена, когда воин сиу оказывался в пасти самой смерти, он мог предложить молитву своему отцу, Солнцу, ради продления своей жизни. Избежав неминуемой опасности, он должен был отблагодарить божественного покровителя и устроить Пляску Солнца, согласно клятве, в которой он объявлял прежде, что не боится ни пытки, ни смерти, но просит жизнь только ради тех, кто любили его. Таким образом, суровое физическое испытание было выполнением клятвы, и своего рода искуплением того, что иначе могло показаться предосудительной слабостью перед лицом смерти. Это было в характере моления и благодарственной жертвы «Великой Тайне», через материального отца, Солнце, и не выражало молитву о будущей удаче. |
В последние времена этот обряд был сильно искажен и превратился в обычный ужасающий показ физической силы и выносливости под пыткой, почти наравне с европейским представлением боя быков, или более того с современным рингом. Кроме того, вместо искупления или благодарственной жертвы, он стал сопровождать просьбы об успехе в войне, или в набеге за лошадьми врага. Число танцоров увеличилось, и они должны висеть подвешенные к столбу за собственную плоть, которую им нужно разорвать, чтобы освободиться. Я хорошо помню, как мы обсуждали в нашем жилище исчезновение этой простой, но важной церемонии, потерю ею всякого смысла и ценности под давлением деморализующих дополнений, которые были плодом первых контактов с белым человеком. Возможно наиболее замечательная организация, когда-либо известная среди американских индейцев, была «Великая Знахарская Палатка», по-видимому, косвенный результат деятельности ранних миссионеров иезуитов. В ней легко узнаваемы европейские идеи, и кажется разумным предположить, что ее создали, чтобы основать орден, который успешно противостоял бы вторжению «Черных Одежд». Как бы там ни было, неоспорим факт, что единственные религиозные лидеры, сколько-нибудь значимые, рождавшиеся среди коренных племен начиная с появления белого человека, «Пророк шауни» в 1762, и пророк-полукровка «Пляски Духов» в 1890, оба основывали свои притязания или пророчества на евангелистских историях. Таким образом, в каждом случае индейского религиозного возрождения или помешательства, которое более или менее угрожало захватчику, проявлялось отчетливое чужое начало. Знахарская Палатка родилась среди племен алгонкинов и своими ответвлениями распространилась постепенно повсюду, в конце концов, начав влиять на сиу долины Миссисипи и создав крепкий оплот против трудов первых миссионеров. Она сохранилась, почти без изменений, практически до восстания 1862 г., когда поражение, голод и лишение свободы обратило разбитые сердца моего народа к принятию христианства, которое, казалось, предлагало им единственный проблеск доброты или надежды. |
Знахарство или «мистическое пиршество» не был публичным занятием, разве что только при избрании новых членов, и в этих случаях все «знахарские сумки» и тотемы различных палаток выставлялись напоказ, и исполнялись особые «Знахарские Песни». Еда раздавалась только между приглашенными гостями, а не хозяевами, или палаткой, дающей пир. «Великая Знахарская Пляска» устраивалась в случае принятия тех кандидатов, кто прошел испытание, или нового члена, призванного занять места умерших с момента прошлой встречи. Приглашения рассылались в виде маленьких связок табака. Два очень больших типи ставили в сотне футов друг напротив друга, они были полуоткрыты и соединены коридором без крыши и с колоннадой свежесрубленных сучьев. Одна из этих палаток была для общества, устраивающего пляску, и новичков, другую занимали «бойцы», чьей обязанностью было подавать закуски, и поддерживать порядок среди участников. Они отбирались из числа лучших и самых храбрых воинов племени. По окончании приготовлений члены каждой палатки наряжались и раскрашивались согласно их ритуалам, а затем они входили в зал по отдельности гуськом, и их вел старейшина или «Великий Вождь». Стоя перед «Палаткой Бойцов», лицом на закат, их глава обращался напрямую к «Великой Тайне» в нескольких словах, после чего все протягивали вперед на уровне плеча правую руку с открытой вверх ладонью, и пели в унисон короткий молитвенный призыв, заканчивая глубоким: «Э-хо-хо-хо!». Это преставление, по-настоящему впечатляющее, повторялось перед палаткой руководителей, лицом к рассвету, после чего каждая палатка занимала свое место, а песни с плясками следовали своим чередом. Заключительная церемония, наиболее драматическая по своему характеру, была инициированием новичков, завершивших подготовку предыдущей ночью. Они выходили теперь перед главной палаткой и вставали коленопреклоненно на ковер богатых одежд и мехов; мужчины, стоявшие по правую руку, были обнажены и раскрашены черным, только напротив сердца было круглое красное пятно, тогда как женщины в лучших одеяниях собирались слева. И те, и другие были с распущенными волосами, словно в трауре или ожидании смерти. Равное число великих знахарей, каждый из которых был назначен к одному из новичков, стояли к ним лицом в середине коридора, или, может, футах в пятидесяти. |
В нашем мифе Создания или истории Первого Человека, паровая баня была волшебством, использованным «Тем-кто-был-Сотворен-Первым», чтобы дать жизнь мертвым костям его младшего брата, убитого чудовищами бездны. На берегу Великой Воды он выкопал две круглых ямы, над одной из них он построил низкую ограду из ароматных ветвей кедра, и в ней он собрал вместе кости брата. В другой яме он развел костер и нагрел четыре круглых камня, которые он прикатил один за другим в палатку из ветвей. Закрыв все щели кроме одной, он пел мистическую песнь и одновременно брызгал водой на камни связкой шалфея. Немедленно поднялся пар, и как говорит легенда, «здесь появилась жизнь». Второй раз он разбрызгал воду, и голые кости застучали вместе. В третий раз он будто бы услышал тихое пение изнутри домика; и в четвертый раз голос воскликнул: «Брат, выпусти меня!» (Нужно заметить, что число четыре - волшебно или священно у индейцев). Эта история показывает традиционное происхождение «инипи», которое среди индейцев считалось самым главным для очищения и обновления своего духа. «Инипи» использовалось и лекарем и больным. Каждый должен пройти очищающую баню и потом окунуться в холодную воду, чтобы подготовиться к любому духовному кризису, к возможной смерти или грозящей опасности. Не только само «инипи», но и все, что использовалось в связи с мистическим событием, - ароматные кедр и шалфей, вода, и особенно обкатанные водой валуны, - считались священными, или, по меньшей мере, назначенными для духовных целей. Скале мы давали особое почтительное имя – «Тункан», сокращение слова сиу «Дед». Природные валуны входят во многие наши торжественные церемонии, вроде «Пляски Дождя», и «Пира Девственниц». Одинокий охотник или воин почтительно предлагает полную трубку «Тункану», в уединенном ознаменовании чуда, для него столь же подлинного и священного как воскрешение Лазаря набожному христианину. Есть легенда, как Первый Человек заболел, и Старший Брат научил его церемониальному использованию трубки, чтобы молиться духам для облегчения и утешения. Эта простая церемония очень обыденна, ежедневное выражение благодарности или «благодарения»; но она и клятва верности и честных намерений, когда воин участвует в рискованном предприятии, она входит в его «хамбедай», или уединенную молитву, которая как дым или фимиам поднимается к Отцу Духов. |
Ребенком я умел давать; я забыл эти приличия, став цивилизованным. Я жил естественной жизнью, как теперь живу искусственной. Любая милая галька была мне ценной тогда; и я почитал каждое живое дерево. Теперь я молюсь с белыми людьми перед раскрашенным пейзажем, чья цена измеряется долларами! Так уничтожен индеец; так и природные камни измельчают в порошок, делая искусственные кирпичи, из которых можно построить стены современного общества. Первый Американец смешивал свою гордость с необычным смирением. Духовное высокомерие было чуждо его характеру и воспитанию. Он никогда не утверждал, что членораздельная речь доказывает превосходство над бессловесными тварями; он даже считал ее опасным даром. Он верит в проникновенном молчании – признаке настоящего равновесия. Молчание – вот совершенное самообладание или баланс тела, ума и духа. Человек, всегда спокойно и непоколебимо сохраняющий себя в житейских бурях - не лист, трепещущий на дереве, не рябь на глади светлого озера, - вот в уме неграмотного мудреца идеал отношения к жизни и поведения. Если Вы спросите его: «Что есть молчание?», он ответит: «Это - Великая Тайна!», или «Священное молчание - Его глас!» Если Вы спросите: «Что является плодами молчания?», он скажет: «Самообладание, истинная храбрость или выносливость, терпение, достоинство и уважение. Молчание - краеугольный камень характера». «Удерживайте ваш язык в юности, - сказал старый руководитель, Вабашав, - и к старости у Вас может созреть мысль, которая послужит вашему народу!» В миг, когда человек почувствует идеальное тело, гибкое, симметричное, изящное и терпеливое - в тот миг он заложит основу моральной жизни! Ни один человек не может питать надежду поддерживать такой храм духа после юности, если он не сумеет сдерживать потворство своим слабостям. На этой истине индеец строит строгую систему физического воспитания, социальный и моральный кодекс, закон своей жизни. |
Чтобы строго сохранить честь молодых мужчин и женщин, у нас соблюдались, как я помню, ежегодные церемонии полурелигиозного характера. Одной из самых серьезных был священный «Пир Девственниц», который, когда давалась впервые, был равносилен публичному оглашению, что девушка достигла брачного возраста. Глашатай, делая круг по селению среди типи, объявлял о пире примерно так: «Милая Ласка, дочь Храброго Медведя, разожжет завтра свой первый девичий костер! Все вы, кто никогда не уступали мольбе мужчины, кто не губил свою невинность, вы одни приглашены подтвердить снова перед Солнцем и Землей, перед вашими товарищами и перед Великой Тайной целомудрие и чистоту вашего девичества. Прибудьте, о, вы, все, кто не знали мужчины!» Все селение сразу проявляло интерес к предстоящему событию, которое по общественной важности считалось следующим после Пляски Солнца и Великой Знахарской Пляской. Оно всегда проходило в разгаре лета, когда много различных родов собирались вместе для летних празднеств, и проводилось в центре большой круглой лагерной стоянки. Чертили два круга, один в другом, возле скалы, грубо похожей на сердце, ее раскрашивали красной краской, а по другую сторону скалы в землю втыкались нож и две стрелы. Внутренний круг был для девушек, а внешний для их бабушек или наперсниц, которые, как предполагалось, прошли возраст климакса. Участниц пира окружало много публики, и порядок охраняли воины с самой высокой репутацией. Любой мужчина среди зрителей мог подойти и бросить обвинение девушке, которую он считал недостойной; но если обвинитель не сумел бы доказать обвинение, воины должны были строго наказать его. Каждая девушка по очереди приближалась к священной скале и со всей торжественностью клала на нее ладонь. Это было религиозное объявление ее девственности, ее клятва оставаться чистой до замужества. Если она когда-либо нарушит девичью присягу, то добро пожаловать этот острый нож и те острые стрелы! Наши девы честолюбиво жаждали посетить множество таких пиров перед браком, а иногда случалось, что девушка была вынуждена дать пир из-за слухов о ее поведении. Так она бросала вызов сплетникам, чтобы те доказали свои слова! Подобный пир иногда давался молодыми мужчинами, для кого правила были еще строже, и мужчина не мог посетить этот пир, если много говорил о любви к девушке. Среди нас считалось высокой честью получить заслуги на войне и на охоте, но выше всего было получить приглашение заседать в совете, если юноша не говорил еще ни с одной девушкой кроме своей сестры. |
Имущество врага – военная добыча, и всегда допустимо реквизировать его, если возможно. Однако, в старые дни было не так много грабежа. До прихода белого человека фактически было мало соблазнов или возможностей ограбить врага; но в наши дни «кражи коней» у враждебных племен стала всеобщей, и почти бесчестной. Войну мы считали установлением «Великой Тайны» - организованный турнир или испытание храбрости и ловкости с созданными правилами и «зачетами» для желающих чести орлиного пера. Она поддерживала развитие мужественности, и ее мотивы были рыцарственными или патриотическими, безо всяких территориальных захватов или уничтожения братского народа. В прежние времена сражение или стычка обычно длилась целый день, с великим показом отваги и умениями в верховой езде, но едва ли с поля боя уносили больше убитых и раненых, чем уносят сейчас с поля во время университетской футбольной игры. Убивший в сражении человека должен был носить траур в течение тридцати дней, раскрасив черным лицо и распустив волосы по обычаю. Он, конечно, не считал грехом взять жизнь врага, и церемониальный траур был просто знаком почтения к ушедшему духу. |
Хорошо помнят, что Вороний Пес, убивший вождя сиу Крапчатого Хвоста в 1881 году, хладнокровно сдался, был допрошен и осужден судами в Южной Дакоте. После осуждения ему была дадена значительная свобода в тюрьме, какой, возможно, не пользовался ни один белый человек, находящийся под смертным приговором. Причиной такого его поведения было торжественное дозволение, полученное от его народа почти тридцатью годами ранее, когда Крапчатый Хвост, опираясь на военных, которым он помогал, захватил место вождя. Вороний Пес дал клятву убить вождя, в случае, если тот когда-нибудь предаст или опозорит имя Брюле Сиу. Нет сомнений, что Крапчатый Хвост совершал преступления, и публичные и частные, был виновен в злоупотреблении служебным положением и в грубых нарушениях морали; поэтому его смерть была делом не личной мести, а именно возмездия. За несколько дней до своей казни Вороной Пес попросил разрешения посетить дом и попрощаться со своей женой и близнецами-сыновьями, которым было тогда около девяти или десяти лет. Странно говорить, но просьба была удовлетворена, и осужденный человек отправился домой под эскортом помощника шерифа, а сам шериф остался в индейском агентстве, просто предложив своему заключенному сообщить о себе на следующий день. Когда тот не появился в указанное время, шериф послал за ним индейскую полицию. Полиция не нашла его, а жена просто сказала, что Вороной Пес пожелал ехать в тюрьму один и прибудет туда в назначенный час. Все сомнения исчезли на следующий день, когда пришла телеграмма из Рапид-Сити, в двух сотнях миль оттуда, которая гласила: «Вороной Пес только что сообщил о себе у нас». Инцидент привлек общественное внимание к индейскому убийце, и его неожиданным результатом было, что дело повторно открыли и Вороного Пса оправдали. Он все еще жив, крепкий человек лет семидесяти пяти, и очень уважаем среди своего народа.. Говорят, когда-то, давным-давно, и ложь была у нас уголовным преступлением. Преднамеренный лжец, как считалось, способен на любое злодеяние за ширмой трусливого вранья и двуличия, разрушитель взаимного доверия приговаривался к смерти за все разом, чтобы зло не могло пойти дальше. |
Учтивые дикари слушали внимательно, а потом, поблагодарив его, рассказали в свою очередь очень древнюю легенду о происхождения кукурузы. Но миссионер открыто выразил свое отвращение и недоверие, сказав негодующе: «Я поведал вам священные истины, а то, что вы говорите мне – просто небылицы и ложь». «Мой брат, - серьезно ответил оскорбленный индеец, - кажется, тебя плохо обучали правилам вежливости. Ты видишь, что мы, приверженцы этих правил, поверили твоим историям; почему ты отказываешь в доверии нашим?» У каждой религии есть своя Священная Книга. Наша была смешением истории, поэзии и пророчества, наставления и народного знания, наподобие тех, которые современный читатель находит под обложкой Библии. Эта наша Библия была всей нашей литературой, живой Книгой, засеянной драгоценными семенами наших мудрецов, и прорастающей заново в вопрошающих глазах и на невинных губах маленьких детей. В древней мудрости ее поговорок и басен, ее мистических и легендарных знаниях, свято сохраняемых и передаваемых от отца сына, была заключена основная часть наших обычаев и философии. |
Наконец появляется таинственный Иш-на-е-ха-ге, "Перворожденный", он похож на человека, но все же больше чем человек, он странствует в одиночестве среди звериного народа, узнавая их обычаи и язык. Они созерцали его с удивлением и страхом, поскольку они не могли делать ничего, чего бы он не узнал. Он поставил палатку в центре земли, и не было места, куда бы он не мог попасть. Наконец, подобно Адаму, "Перворожденный" сиу устал жить один, и создал себе товарища - не супругу, а брата, и не из своего ребра, а из занозы, которую он вытащил из большого пальца ноги! Маленький Мальчик был создан не взрослым, а невинным ребенком, доверчивым и беспомощным. Его Старший Брат был учителем Маленького Мальчика на каждой стадии человеческого развития от младенчества до возмужания, и эти заложенные им правила и советы мы находим в самых древних наших верования и наиболее священных обычаях. Самым главным среди звериного народа был Унк-то-ми, Паук, самый первый нарушитель спокойствия. Он зорко следил за ростом мальчика в остроумии и изобретательности и посоветовал животным покончить с ним; «ибо, - сказал он, - если Вы не сделаете это, однажды он станет хозяином нас всех!» Но все любили Маленького Мальчика за дружелюбие и игривость. Только чудовища из глубокого моря послушались и взяли его жизнь, скрыв тело в глубинах моря. Однако своей волшебной силой Перворожденный нашел тело брата и дал ему новую жизнь в священной паровой бане, как описано в предыдущей главе. |
Вскоре юноша обнаружил заговор и пришел домой в сильной печали. Он любил своих друзей-зверей, и огорчился тому, что они объединяются против него. Кроме того, он был наг и безоружен. Но его Старший Брат вооружил его луком и кремневыми стрелами, каменной палицей и копьем. Еще он подбросил гальку четыре раза в воздух, и каждый раз она становилась утесом или скальной стеной вокруг типи. «Теперь, - сказал он, - время сражаться и доказать свое верховенство, ибо это они причинили тебе вред, а не ты им!» День и ночь Маленький Мальчик подстерегал врагов на вершине утеса и наконец заметил, что прерия черна от стад бизонов и лосей, собиравшихся на окраине леса. Медведи и волки приближались со всех сторон, и тотчас же с неба Гром издал свой ужасающий военный клич, отвечая долгому волчьему вою. Барсуки и другие обитатели нор начали сразу подкапываться под скалистую крепость, а скалолазы забирались на ее отвесные стены. Тогда впервые на земле был натянут лук, и сотни кремневых стрел нашли свою цель в телах зверей, и каждый раз, когда Маленький Мальчик взмахивал своей каменной палицей, его враги падали бессчетно. |
Наши люди всегда утверждали, что именно первый человек пользовался в своем сражении со зверями теми каменными стрелами, которые находят по всей стране. Ни в наших традициях, ни тем более в памяти наших стариков не отмечено, чтобы мы когда-либо делали или использовали подобные наконечники стрел. Некоторые пробовали пользоваться ими, чтобы стрелять рыбу под водой, но с небольшим успехом, и они совсем бесполезны для индейского лука, который был в употреблении, когда открыли Америку. Возможно, они были сделаны какой-то доисторической расой, которая пользовалась более длинными и сильными луками и работала с камнем, чего не делал наш народ. Их каменные орудия были просто булыжниками или кремневыми осколками, которые с помощью шлифовки подгонялись к деревянным или кожаных рукояткам. Только трубки вырезались из черной мягкой породы, которая добывалась самой первой, потому что легко обрабатывалась наиболее примитивными инструментами. Фактически все кремневые стрелы, которые мы видим в музеях и в других местах, были подняты или вырыты из земли, а некоторые продавались непорядочными индейцами и другими людьми, которые врезали их в дерево и кость. В нашей религии не было ни дьявола, ни ада, пока белый человек не принес их нам, но все же Унк-то-ми, Паук, был, несомненно, сродни тому старому Змею, кто искусил мать Еву. Он всегда описывается как хитрый, коварный, и одновременно любезный и очаровательный, не без дара остроумия, пророчества и красноречия. Он - ловкий фокусник, способный принять почти любую форму по желанию, и невосприимчив к насмешкам и оскорблениям. Как представляется, мы имеем здесь элементы истории Книги Бытия; первобытный Рай, искуситель в звериной форме, и появление на земле горя и смерти через первородные грехи зависти и ревности. Предупреждение истории о Унк-то-ми всегда с успехом использовалось индейскими родителями, и особенно бабушкой и дедушкой, когда они поучали детей. Ишн-на-е-ча-ге, с другой стороны, был полубог и мистический учитель, кто должен был ввести первого человека в его заботы и радости на земле. |
Вскоре очаровательная маленькая девушка, в скромном сером платье и с легким румянцем на милом лице, встала робко у двери его вигвама из сосновых сучьев. Она застенчиво предложила юноше корзинку с дикими вишнями. Скиталец был покорен, и любовь охватила своими путами мир, чтобы создавать и уничтожать! А когда она оставила его, юноша взглянул через дверь, но увидел только порхающую среди деревьев малиновку, чья головка искоса лукаво посматривала на него. Его следующий лагерь был около чистого бегущего ручья, где пухленькая и трудолюбивая девица деловито рубила дерево. Он также быстро полюбил ее, и они долго жили вместе в ее удобном доме на берегу. Когда родился их мальчик, странник очень захотел вернуться к Старшему Брату и показать ему жену и ребенка. Но женщина-бобриха отказалась идти, и он отправился один с коротким визитом. Когда он вернулся, только струйка воды текла возле сломанной плотины, красивый дом был заброшен, а жена и ребенок ушли навсегда! Покинутый муж сидел один на берегу, без сна, слабея от горя, пока его не утешила миловидная молодая женщина в глянцевом черном, она посочувствовала его бедам и успокоила его едой и любовью. Это было женщина-медведиха, с которой он снова был позже разлучен каким-то несчастьем. История рассказывает, что у него были дети от каждой из его многих жен, некоторые походили на отца и стали предками человеческой расы, другие отличались особенностями матери и возвращались к ее роду. Также говорят, что людям ненормального или чудовищного вида запрещалось продолжать их род, и всякая любовь и супружество между человеком и зверями было с того времени строго запрещено. Есть некоторые любопытные традиции, когда юноши и девушки нарушали этот закон, невольно соблазненные и обманутые великолепным самцом оленя, или изящной оленихой, и их падение было наказано смертью. Животные тотемы, всеобщие среди племен, по преданию приходят к ним от рода их прапрабабушек, и легенду часто цитировали в поддержку нашей близкой дружбы со звериным народом. Я иногда задавался вопросом, почему научная доктрина происхождения человека не усилила таким же образом уважение белого человека к этим нашим смиренным сородичам. |
Внешние признаки траура по мертвых гораздо более спонтанны и убедительны, чем правильный и хорошо организованный черный цвет цивилизации. У нас и мужчины и женщины распускали волосы и отрезали их в зависимости от родства или привязанности. Согласуясь с идеей пожертвовать всякой личной красотой и украшениями, они обрывали с одежды бахрому и узоры, коротко обрезали или разрывали пополам накидку или одеяло. Мужчины раскрашивали лица черным, а вдовы или родители, понесшие тяжелую утрату, порой глубоко ранили руки и ноги, пока те не покрывались кровью. Отдаваясь полностью горю, они больше не интересовались никакими земными владениями, и часто раздавали первым посетителям все, что они имели, даже постель и кров. И стенания о мертвых продолжались ночь и день почти до полной потери голоса; музыкальный, сверхъестественный, пронзающий сердце звук мог быть сравним с кельтским «плачем» на похоронах. В старые времена степных индейцев хоронили на помосте, или площадке среди сучьев дерева – единственном месте, где тело не достали бы дикие звери, поскольку тогда у нас не было никаких орудий, чтобы вырыть подходящую могилу. Тело одевали в самые прекрасные одежды и вместе с какими-то личными вещами и украшениями заворачивали в несколько накидок и наконец в надежные покровы из сыромятной кожи. Как особый знак уважения, тело молодой женщины или воина иногда с большой торжественностью клали в новом типи для прощания, оставляя возле них обычный домашний скарб и даже блюда с едой, не потому что считали, что дух может пользоваться орудиями или есть, но как последнюю дань. Тогда все селение снималось лагерем и отбывало прочь, оставляя мертвого в благородном одиночестве. Не было предписанной церемонии похорон, хотя тело несли с большей или меньшей торжественностью выбранные юноши; иногда известные воины несли покров уважаемого человека. Обычно выбирали высокий холм с хорошим обзором для последнего места отдыха наших мертвых. Если человек был убит в сражении, по старому обычаю его тело усаживали напротив дерева или скалы, всегда лицом к врагу, чтобы показать его неустрашимость и храбрость даже в смерти. Я вспоминаю трогательный наш обычай, который должен был тепло сохранять память об ушедшем в оставленном им жилище. Локон волос дорогого умершего заворачивали в милую тряпицу, какую он или она, как считалось, хотели бы носить при жизни. Эта «связка духа», как ее называли, подвешивалась на треножник, и занимала заметное и почетное место в жилище. |
Пророк сиу полностью предсказал прибытие белого человека за пятьдесят лет до самого события, и даже точно описал предметы его одежды и оружие. Прежде чем был изобретен пароход, другой пророк нашего народа описал «Огненную Лодку», которая будет плавать по великой реке, Mиссиссипи, и дату этого пророчества подтверждает термин, который является давно устаревшим. Без сомнения, много предсказаний было приукрашено, чтобы потворствовать новому времени, а ложные пророки, ловкачи и фокусники стали бичом племен в переходный период. Но даже в этот период порой встречались люди старого типа, кому верили безусловно до последнего. Известным среди них был Та-чанк-пи Хо-танк-а, или Его Боевая Палица Говорит Громко, кто заранее предсказал год и детали большого военного похода против оджибва. И было семь битв, все успешные, кроме последней, когда сиу были захвачены врасплох и потерпели сокрушительное поражение. Это было записано. Наши люди атаковали и убили много оджибвеев в их поселках, но в свою очередь были хитро пойманы в засаду, откуда немногие вышли живыми. Это было лишь одно из его замечательных пророчеств. Другой известный «знахарь» родился на Ром-Ривер около ста пятидесяти лет назад, и прожил более века. Он родился во время отчаянного сражения с оджибва, в момент, когда казалось, что сиу вступили в бой только чтобы погибнуть. Поэтому бабушка ребенка воскликнула: «Раз мы все должны умереть, дайте ему погибнуть смертью воина в поле!», и она отнесла колыбель под огнем к месту, где сражались его дядя и деды, поскольку у него не было отца. Но когда старик обнаружил новорожденного ребенка, он приказал женщинам заботиться о нем, «ибо, - сказал он, - мы не знаем, чем драгоценная сила даже одного воина может однажды стать для его народа!» Этот ребенок выжил и стал среди нас великим, как и было заявлено суеверными обстоятельствами его рождения. В возрасте около семьдесят пять лет, он спас свой народ от полного уничтожения их родовыми врагами, получив во сне внезапное предупреждение о приближении большого военного отряда. Люди немедленно отправили разведчиков, и срубили деревья для частокола, как раз вовремя, чтобы встретить и отразить предсказанное нападение. Пятью годами позже, он повторно сохранил свой народ от ужасной резни. У него не было путаных образов или предзнаменований, как с менее сильными знахарями, но всегда при проверке знамений, какими бы они ни были, они оказывались неизменно верными. |
В другой раз, когда мне было четырнадцать лет, мы только что оставили Форт Эллис на реке Ассинибойн, и мой самый младший дядя выбрал прекрасное место для нашего ночного лагеря. Дело было уже после заката, но моя бабушка стала беспричинно нервничать и решительно отказалась ставить свою палатку. Поэтому мы неохотно спустились ниже по реке, и разбили лагерь после наступления темноты в укромном месте. На следующий день мы узнали, что семья, последовавшая вскоре вслед за нами, остановилась в месте, которое первоначально выбрал мой дядя, но была захвачена ночью бродячим военным отрядом и вырезана до последнего человека. Этот случай произвел большое впечатление на наших людей. Многие из индейцев верили, что можно рождаться не один раз, а некоторые утверждали, что знают все о прежнем воплощении. Были и те, кто беседовал с «духом-близнецом», рожденным в другом племени или народе. Был у сиу известный военный пророк, живший в середине прошлого столетия, его до сих пор помнят наши старики. По достижении среднего возраста, он объявил, что у него есть духовный брат среди оджибва, извечных врагов сиу. Он даже назвал род, к которому принадлежал его брат, и сказал, что тот также военный пророк у своего народа. На одной из охот на пограничье между двумя племенами, вождь сиу однажды вечером созвал вместе своих воинов и торжественно объявил, что они скоро встретят похожий отряд охотников оджибва во главе с его духом-близнецом. Поскольку это было их первой встречей, ведь они были рождены как чужеземцы, вождь искренне просил молодых людей воздержаться от искушения вступить в битву с племенными врагами. «Вы узнаете его сразу, - сказал им пророк, - ибо он будет не только похож на меня лицом и телом, но покажет тот же самый тотем, и даже споет мои военные песни!» Они выслали разведчиков, которые скоро возвратились с новостями о приближении отряда. Тогда известные люди отправились с трубкой мира к лагерю оджибва, и когда они были совсем близко, дали три отчетливых залпа, сигнал о желании мирной встречи. Пришел такой же ответ, и они вступили в лагерь с трубкой мира в руках пророка. О чудо! - незнакомый пророк вышел навстречу им, и все были очень поражены сходством этих двух людей, встретившихся и обнявших друг друга с необычным пылом. |